Zeckendorf

Будучи брокером по недвижимости в Нью-Йорке, я зарабатывал на жизнь на двух фронтах. С одной стороны, я вел переговоры с владельцами недвижимости, пытавшимися спасти свои владения путем перезаключения ипотечных договоров с банками и страховыми компаниями. В то же время я занимался поиском все более скудных покупателей на недвижимость, которую банки и страховые компании всеми силами пытались продать. В начале депрессии мы с Ирмой переехали из нашей первой квартиры на углу Девяносто четвертой улицы и Лексингтон-авеню и заняли целый этаж в доме 44 по Парк-авеню. При обычных обстоятельствах мы никогда не смогли бы позволить себе такое жилье, но я занимал его в обмен на помощь, которую оказал другу. Хотя я не всегда зарабатывал, во время депрессии мне удавалось тратить почти двадцать тысяч долларов в год. По меркам 1930-х годов мы жили в достатке, даже если часто оказывались на мели.

Моя личная жизнь, хотя и была не менее суматошной, не была столь успешной, как моя деловая карьера. У нас с Ирмой было двое детей, Уильям-младший и Сьюзан, но с годами и для Ирмы, и для меня становилось все более очевидным, что мы не подходим друг другу. С ранних лет я любил футбольные матчи, ночные посиделки за бриджем и покером, а также марафонские вечеринки. Я не думал ни о чем другом, кроме как усердно работать, а затем хорошо проводить время. Ирма, напротив, была женщиной с глубокими культурными интересами и интеллектуальной тоской. Она с презрением относилась ко многим моим приятелям и их занятиям. У нее было много своих друзей, и в знак уважения к нашему браку я отказался от многого в своей прежней жизни, вошел в ее, посещал оперу, театр и танцевальные представления и наслаждался ими. Это была доселе незнакомая мне жизнь, за которую я до сих пор благодарен, но мне казалось, что Ирма слишком трепетала или, возможно, была слишком очарована некоторыми из своих более претенциозных друзей. Эти люди, почти поклоняясь "культуре", лишали ее и себя настоящего смысла и значимости. Мы с Ирмой оба были своевольны, и различия между нами в мировоззрении и потребностях в конце концов привели к полному разрыву. Мы отдалились друг от друга. Я начал находить других женщин все более интересными, и развод казался единственным разумным решением. Это произошло в 1934 году. Сразу после развода она вышла замуж за известного музыкального критика Ирвинга Колодина. Мы остались друзьями, а восхитительно жизнерадостная мать Ирмы до сих пор очень любима мной.

Как холостяк и семейный человек, я снял небольшую квартиру в отеле "Ломбардия" на Пятьдесят шестой улице. У моих родителей там же была квартира, и до самой смерти отца в 1938 году я регулярно завтракал с ними. По крайней мере раз в неделю мы с отцом ходили в его вист-клуб, и я старался видеться с детьми хотя бы раз в день. Летом дети оставались со мной, и однажды, благодаря ценам времен депрессии, я приобрел тридцатифутовый шлюп с гафельной оснасткой за тысячу долларов. Это было удобное и комфортное судно с гостеприимными помещениями под палубой, которое мы пришвартовали в клубе на Лонг-Айленд-Саунд. Одно лето мы жили в здании клуба, а на следующее снимали квартиру неподалеку. Я отдал детей в хорошие частные школы, но мой путь к достатку был непостоянным. Я часто влезал в долги, иногда не более чем на два прыжка опережая шерифа, и вечно искал способ выудить лишний доллар.

Всякий раз, когда у меня появлялось немного денег, я старался пустить их в дело. Одним из таких проектов вместе с моим другом Сэмом Сильвером было переоборудование старого банка "Чатем-Феникс" на Пятьдесят седьмой улице рядом с Третьей авеню в театр "Саттон". Мы вложили в этот театр все деньги, которые у нас были, но при первой же заминке бюрократ из Manufacturers Trust по имени Гарри Фрей закрыл нас и передал отремонтированную собственность кому-то другому.

Другой проект, который действительно сработал, - это превращение трех холодных домов на Восемьдесят четвертой улице между Лексингтон и Третьей авеню в один многоквартирный дом, который, хотя мы уже давно его продали, до сих пор приносит деньги своим владельцам.