Когда вышла взрывчатка, Орловский-Стрик повел отряд в горы Ромероль на связь с партизанами. По дороге отряд едва не погиб, нарвавшись на засаду…
Передав инструкции партизанам Ромероля, Стрик посетил партизанские отряды в горах Синча и Арочес. Всего же его группа находилась в тылу противника около месяца. В Мадриде ее уже считали погибшей. Друзья Орловского не поверили своим глазам, когда в расположение республиканцев вышли 10 «призраков». Именно «призраков» — за время рейда Орловский, например, похудел на 18 килограммов…
Но до отдыха ли? У Орловского — новые обязанности. Теперь он — инструктор Мадридского интернационального разведывательно-диверсионного отряда…
В 1938 году, после возвращения из Испании, Орловский был награжден орденом Ленина.
7. ГРОЗА В ПОЛНЕБА
А на картофельном поле работа тем временем вступила в ту зрелую степень спорости, когда все приладилось одно к другому, не мешает одно другому, и никого не надо торопить или поучать. Да и чего торопить, чему поучать белорусского крестьянина на уборке бульбы — его главной, изначальной кормилицы? Люди расставились по нолю, будто сами собой, но очень полезно и мудро. И уже полыхали ботвяные костры, придавая этому картофельному дню праздничность труда всем миром, и уже прямо из школы, побросав тут же портфели, шуровали в кострищах палками пацаны, выкатывая печеные бульбочки, подхватывали, пестовали, перебрасывая из руки в руку, ели, обжигаясь, перемазавшись черным.
В такие нечастые минуты праздничности труда Орловского охватывало острое чувство благодарности людям. Высказать это чувство Орловский не умел, оно просто разливалось в нем горячим, теплым. Ему, собственно, уже было нечего делать на этом поле, надо бы ехать в контору, где дел невпроворот, или еще куда по извечным председательским заботам. Но он все ходил по рядкам, полнясь этим чувством, отдавая в общем-то ненужные приказания.
— Эй, колорадские жуки, вы куда? — крикнул Орловский пацанам, увидев, что они разбирают портфели. — Сейчас молоко привезут.
И пацаны остались — то ли из-за молока, то ли и в самом деле поняв, что с их веселой колготой возле ярких кострищ с поля уйдет и кусочек праздничности.
И еще в такие минуты Орловский ощущал — как бы это сказать? — нет, не свою ненужность, а какую-то недостаточность своего личного участия в простом, но тяжелом труде этих людей. В этом ощущении, помимо его воли, жило понимание своей физической неполноценности и даже подступающей старости. Чувство несправедливое, но у совестливых натур очень развитое. Вот ведь он ходит по рядкам и командует, а женщины склонены над картошкой, поясницы их натружены, а руки обветренны и грубы…
Не этими ли своими ощущениями Орловский так резко отличается от иных председателей «без страха и упрека»? Не этим ли своим глубинным нравственным зарядом? Не это ли сделало его подлинно народным председателем? Хороших колхозов по стране много. Хороших председателей тоже. Но вот такого подлинного слияния с людьми, полного растворения себя в них, что само по себе уже панацея от самодурства и преувеличения своей личной роли в развитии хозяйства, удавалось достичь немногим.
И это несмотря на то, что Орловский как председатель не избежал ошибок. В свое время в «Рассвете» и с травополкой боролись, и торфоперегнойные горшочки лепили. А об одном своем увлечении Орловский рассказывал сам:
— Решили мы, значит, коровий дворец построить. Сами-то только что из землянок переселились и о красивой жизни очень мечтали. Строить, думаем, так строить! По науке. А наука в ту пору сплошь дворцы рекомендовала — для свиней, для коров, для птицы. И все на бумаге как по-вышитому… Словом, затянули пояса потуже, сэкономили, построили дворец. Тут и душ для коров, и дневной свет, и вентиляция, и электрощетки, а для коровы — отдельная комната. Людям бы в таком помещении жить! А коровы — что такое? Одна худеет, вторая худеет, молока с каждым днем меньше дают…
Да, не избежал и Орловский ошибок. Смешных по нынешним временам. Но вспомним его эксперимент со льном. Вспомним новацию с денежной оплатой. Это же потом, позже вышли рекомендации, а тогда…
Однако проследим за ходом мысли Орловского.
— Колхоз мы поставили на ноги сравнительно быстро. Каждый год прибавляли на трудодень. В 1955-м получилось на палочку по 3 килограмма зерна, по 10 — картофеля, по кило других овощей, масло, сахар, по 30 рублей деньгами. И вот картина, которую ваш брат журналист так любил тогда описывать: на трех-четырех подводах везут заработанное в дом. А куда его столько девать? Ну, и понятно, начинает человек шастать на базар… А у нас в ту пору в Бобруйске работали два колхозных магазина — овощной и молочный. Дай-ка, думаю, предложу своим не на рынок продукт везти и сидеть там дни просиживать, а в наши же магазины сдавать. Гляжу — дело пошло. Дальше — больше: почему бы, думаю, все эти килограммы с трудодня сразу через магазины не распродавать, а колхознику отдавать за них деньгами?.. Вот так и пришли к денежной оплате.