Земледельцы

Курбаши больше не мог сдерживаться:

— Мы скоро захватим Ходжент! — И он стал выкрикивать, сколько у него всадников, как здорово они вооружены, как хитро задумали взять Ходжент.

Саидходжа сидел на кате и молча слушал. Потом голова его упала на плечо. Он заснул.

— Уберите его, — приказал курбаши.

Трое басмачей увели Саидходжу и положили на ковер. Через несколько мгновений раздался густой храп.

Наутро Саидходжа поднялся рано и сел на кате в ожидании своего нового хозяина. Один за другим к нему подсаживались новые знакомые. Предлагали выпить за дружбу.

Курбаши поднялся поздно. Лицо его опухло, глаза были воспалены. Днем, после обеда, Саидходжа подошел к Холбуте.

— Что надо? — спросил курбаши.

Саидходжа сказал, что он хотел бы вернуть ишаков и получить деньги. Деньги есть деньги. Раз они обещаны, надо их получить. А кроме того, в Ура-Тюбе остался дядя, беспомощный человек, а в Ходженте — отец и мать: если он, Саидходжа, не добудет им пшеницы, все умрут с голоду. Тем более что торговцы, если им не привести ишаков обратно, будут сердиться на курбаши.

— Я верну ишаков, куплю пшеницу, а оставшиеся деньги привезу вам, мне для себя ничего не надо, — говорил Саидходжа.

У курбаши не было ни малейшего сомнения в том, что Саидходжа верный человек, ведь некоторые басмачи признали в нем своего. Да и в чайхане Нурали сам курбаши Холбута не раз встречался с Саидходжой-борцом.

— Ты приедешь в Ура-Тюбе, зайдешь в милицию… — Курбаши поманил Саидходжу пальцем и на ухо стал что-то говорить.

Спустя неделю в Ура-Тюбе пришла весть, что по дороге к Навганде красноармейцы разгромили басмачей, но курбаши Холбута бежал.

Саидходжа никогда не вел дневника. Зато он частенько рассказывал нам о событиях тех лет. Обычно он начинал так:

— Было это совершенно точно в одна тысяча девятьсот таком-то году.

Мы записывали или запоминали эти беседы и сейчас приводим их в хронологическом порядке.

— Было это совершенно точно в одна тысяча девятьсот двадцать втором году, — сказал Саидходжа, покручивая усы. — Тогда в кишлаке Шейхбурхаи самым большим зданием была мечеть. Здесь всегда собиралось много людей поговорить, обменяться новостями.

Время было тревожное. Ожидались перемены.

В один из осенних дней в мечети собрался народ. Но люди пришли не на молитву. Они пришли на собрание и говорили такие слова, от которых, казалось, мечеть развалится. Мечеть не развалилась. Аллах не обрушил свой гнев на наши головы. В мечети записывали в партию.

Первым записался я. Шейхбурхан загудел: «Саидходжа отрекся от религии, стал неверным».

Меня не приняли. Кто-то из присутствующих сказал, что я из духовного рода, так как мое имя Саидходжа.

На самом деле бедняки иной раз прибавляли к имени своих сыновей звание «ходжа» в надежде на то, что они станут грамотными.

Спросили у моего отца. Он побоялся проклятия аллаха и подтвердил: из нашего рода люди совершали хадж.

Но об этом я узнал после.

Одним словом, я обиделся и пошел залить горе в чайхану Нурали. Там уже был готов плов.

Я сказал:

— Принеси водку и плов.

Нурали замялся.

— В чем дело?

— Этот плов заказал Каххар Охкулча, — боязливо, оглядываясь по сторонам, одними губами произнес Нурали.

Я сказал с вызовом так, чтобы слышали все:

— Для Каххара во дворе есть навоз.

Каххар Охкулча был главарем банды, которая совершала налеты на кишлаки, и его боялись как огня.

Но я разошелся:

— Скорми навоз его людям, а будет мало — займи у соседей.

Кто-то передал слова Каххару Охкулчи. Глаза его налились кровью:

— Я зарежу этого Саидходжу, как барана!

Я не стал ждать, но понял: надо быть начеку.

— Было это совершенно точно весной одна тысяча девятьсот двадцать третьего года, — сказал Саидходжа, уставившись на свою знаменитую тюбетейку. — Распространился слух: кто вступит в партию, тому дадут по пять литров хлопкового масла.

В Шейхбурхане количество заявлений в партию возросло в несколько раз. Написали заявления все, кто хотел получить хлопковое масло, в том числе баи и муллы.

Я подумал: «Если так, то к чему мне вступать в такую партию?»

Ночью объявили, что все подавшие заявления в партию должны утром выступить на борьбу с басмачами. Новоиспеченных «коммунистов» как ветром сдуло. Даже за маслом не пришли. Такая чистка партийных рядов мне очень понравилась, и я опять захотел вступить в партию.

— Было это совершенно точно в одна тысяча девятьсот двадцать четвертом году, — сказал Саидходжа, приглашая нас к столу. — Ночью постучали в дверь. Мы с отцом вышли на улицу. У дверей стояли двое. Отец сразу узнал их и пригласил в дом.

Когда они вошли, я тоже узнал одного из них. Это был Хамид, свояк бая Муллобарата.

Отец поставил на стол чайник с зеленым чаем и пошел распорядиться насчет угощения. Таков обычай.

Едва отец вышел, как Хамид заговорил:

— Мы слышали, что тебя не приняли в партию. Благодари аллаха! Мы приехали, чтобы пригласить к себе. Пройдет немного времени — ты станешь богатым человеком. Зачем служить неверным? Все мусульмане должны объединиться против Советской власти.

Я спросил:

— Кто вас послал ко мне?

Хамид ответил: