Следующий, 1928 год Гавриил Семенович считал поворотным в жизни станции, ибо «к этому году закончилось предварительное испытание многих сортов хлопчатника», что позволяло в ближайшем будущем провести новую сортосмену на полях и тем самым внести серьезные улучшения в хлопководство Советской страны. Гавриил Семенович указал три основных направления этих улучшений: за счет введения в практику более скороспелых сортов появлялась возможность продвинуть хлопководство на север и в горные районы; повысить урожайность в традиционных районах хлопководства и, наконец, улучшить во всех хлопковых районах качество волокна[38]
.Так говорил Гавриил Семенович в одном из своих выступлений на станции незадолго до того, как отправился на генетический съезд делать доклад «Пути селекции»…
Основанная Г. С. Зайцевым станция выросла в большой институт, который теперь, как и во времена Гавриила Семеновича, является координационным и методическим центром всех работ в области селекции и семеноводства хлопчатника в нашей стране. «За 50 лет, — указывает Ш. И. Ибрагимов, — институтом выведено в внедрено в производство 36 районированных сортов хлопчатника. Они заняли около 30 миллионов гектаров. Были подготовлены основные кадры селекционеров и семеноводов по хлопчатнику в стране. Среди бывших сотрудников института 6 лауреатов Государственной премии, 9 академиков и членов-корреспондентов».
Лидия Владимировна дни и ночи просиживала у его постели, благо профессор распорядился поместить умирающего в отдельную палату. Она улыбалась ему, а отвернувшись, смахивала слезу и строчила отчаянные телеграммы. Матери. Сестре Клавдии. Брату Ивану. Вавилову.
Но ей не удавалось его обмануть.
Продиктовав завещание, он замолчал. Одно лишь желание высказал за последние дни — повидать детей. И только когда они — он по-мальчишески угловатый и нахмуренный, она маленькая, полненькая, с широко открытыми испуганными глазенками — появились на пороге и в страхе прижались к закрывшейся за ними белой больничной двери, его тонкие обескровленные губы дрогнули, и подобие улыбки озарило на миг пергаментное лицо. Он жестом велел их увести и опять погрузился в себя. Что-то большое и важное совершалось в нем.
В молодости, под влиянием Лидии Владимировны, он очень старался уверовать в бога, но одна из последних записей в его студенческом дневнике гласит: «Ведь я еще не так тверд в боге, чтобы он хранил меня». Он был не из тех, кто легко поддается влияниям.
Однажды между супругами возникла размолвка (похоже, единственная за всю совместную жизнь) из-за того, что Гавриил Семенович, задержанный делами в Москве, отодвинул отъезд на самый канун пасхи, и Лидия Владимировна оказалась принуждена пропустить торжественную пасхальную службу, которую особенно любила. «Я вижу, ты очень плохо помнишь мои просьбы, — написала она мужу из Коломны, — хотя и бывают-то они очень редко. Такого сюрприза я не ожидала, я сегодня вся не своя, несколько раз принималась плакать. Что я из этого могу вывести? Что моя душа, мои интересы совершенно тебя не касаются»[39]
.Выходит, все, что связано с богом, — это ее душа, ее интересы, а не его. Тем более, что никаких намеков на религиозные чувства Гавриила Семеновича мы не находим ни в его переписке, ни в других бумагах (если не считать студенческого дневника). Нет их и в «Завещании» — последнем из оставленных им документов, которым он,
О чем же думал, что испытывал он, когда последний долг был исполнен и, значит, все счеты с жизнью кончены?
В таком несколько переиначенном и сокращенном виде Гавриил Семенович некогда записал по памяти на отдельном листке высокомудрое стихотворение Тютчева.
Пусть останется неизвестным, что чувствует птица, взмывшая, наконец, в голубую высь неба и вдруг сраженная безжалостной пулей…
ЛИТЕРАТУРА