Землепроходцы

— Кто начальник острога? — спросил он требова­тельно, но спокойно, въехав в крепость.

Сорокоумов, успевший переодеться, чтобы встретить вновь прибывших, как и подобает его сану, вышел на крыльцо приказчичьей избы. На нем был алый бархат­ный кафтан, подбитый мехом, высокая соболья шапка и красные сапоги. Синий, тяжелого шелка кушак, нож­ны сабли и перстни на его руках излучали сияние.

— Начальник острога, сын боярский Сорокоумов слушает тебя, — поклонился он с усмешкой превосход­ства. — С какими вестями прибыли, все ли здоровы в отряде?

— В отряде все здоровы, — отозвался прибывший, не отдавая поклона. — Слушай волю губернатора Сиби­ри, сын боярский Сорокоумов, — продолжал он. — Слушайте вы, братья казаки! (Поклон теперь последо­вал.) Велено мне, якутскому казачьему пятидесятнику Соколову Кузьме, за нерадение в службе государю, за утеснение инородцев и разбой заковать тебя, сына бояр­ского, в железа и отправить под конвоем в Якутск.

— Да как ты смеешь, паршивый казачишка, ука­зывать мне? — вскипел Сорокоумов. — Эй, в саб­ли его!

— Взять! — властно приказал пятидесятник, и тот­час же окружившие Сорокоумова казаки сорвали с быв­шего начальника саблю и отняли пистоли.

— Слушай дальше, братья казаки! — остановил Со­колов возню возле Сорокоумова. — По указу великого государя сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин приказал мне с командой строить в Охотске суда и, проведав Ламское море, путь морской в Камчат­ку открыть. Кто из вас охоту к сему делу проявит, тех ждут награды и чины. Остальным велю отбыть к воево­де в Якутск не мешкая, чтоб нести службу, какую вое­вода укажет. У меня все, братья казаки. Прошу и вас ответить, крепко ли стоит острог?

— Крепко-то крепко, атаман, да ламуты неспокой­ны, — выступил вперед коренастый казачий десят­ник. — Сидим как в осаде.

Соколов помрачнел. Он приказал отменить праздно­вание прибытия, отправил дозор на близлежащую от острога сопку и созвал в приказную избу на совет ка­зачьих старшин.

Казаки разошлись с совета за полночь. Соколов, по­шатываясь от усталости, уже собирался задуть плошки, как вдруг взгляд его упал на светловолосую Семейкину голову, торчавшую из-за вороха тряпья с печки.

— А ты как сюда попал? — устало удивился Со­колов.

— Я тут живу, — тихо отозвался Семейка.

— Как так живешь? Это изба приказчичья. Теперь моя, стало быть.

— А я куда же?

— А где ты раньше был?

— Да здесь же и был. Я толмачом у Сорокоумова служу. При нем и жил. В чулане да на печке.

— Толмачом?.. — протяжно переспросил Соколов и, уставив на Семейку темные карие глаза, вдруг оживил­ся: — А ты как толмачить умеешь?

— По-разному. По-ламутски хорошо, а по-корякски и якутски хуже.

— Ишь ты! — одобрительно подмигнул Соколов. — Знай наших! Я, брат, тоже немало инородческих гово­ров знаю, а вот ламутский для меня — темный лес. Где ж ты это научился?

Семейка вначале хотел соврать. Кто его знает, что скажет Соколов, узнав, что он больше года делил тю­ремный сырой сруб с непокорным инородческим княз­цом. Но строгое и вместе с тем открытое лицо Соколова понравилось ему, и он сбивчиво стал рассказывать правду.

— Постой, постой! — вдруг остановил его Соко­лов. — Да ты чей будешь-то?

— Ярыгин я. Дмитрия Ярыгина сын.

— Дмитрия Ярыгина! Вот так оказия! Да мы ж с твоим батькой вместе пуд соли съели. И голодали, и хо­лодали, и от стрел инородческих под одним пнем хоро­нились. Ну, брат, тогда лежи. Со мной пока жить бу­дешь. А там погляжу, как тебя в Якутск из этой пусты­ни отправить.

— Дядя Кузьма! — взмолился Семейка. — Не от­сылайте меня в Якутск. Что я там делать буду? Ос­тавьте меня при себе толмачом. Я вам сгожусь. Наду­мали мы с Мятой на Камчатку плыть, как судно по­строят.

— Это какой Мята? — насторожился Соколов. — Что-то имя знакомое.

У Семейки захолонуло сердце. Неужели губернатор велел Соколову сыскать бунтовщика Мяту и отправить к воеводе на расправу? И зачем он только упомянул про Мяту?

— Мята хороший! — отчаянным шепотом выдавил он. — Зря вы про него!

— То есть как это зря? Совсем не зря. Ясно, что он казак толковый, если, государеву пользу блюдя, напи­сал новому воеводе про Сорокоумова.

— Это вы вон как Мяту знаете, — перевел дух Се­мейка.

— А как я его еще должен знать? Раньше мы с ним знакомства не водили. А ежели он на Камчатку со мной пойдет, мы и познакомимся поближе.

— А я его лучше всех знаю! — выпалил Семейка с такой гордостью, словно Мята был именитее самого ца­ря. И стал рассказывать о своих приключениях с Мятой в тайге.

Соколов, несмотря на то, что ему с трудом удавалось разлепить набрякшие усталостью веки, внимательно слушал. Про встречу с Шолгуном он даже попросил повторить в подробностях. И когда Семейка закончил, Соколов смотрел на него уже с новым интересом.

— А ты, брат, я гляжу, и впрямь можешь мне здоро­во сгодиться. Беру тебя, хлопчик, толмачом на полное содержание. Мяту завтра приведи ко мне. А теперь спать. Не то я с ног свалюсь.

— Дядя Кузьма... — начал было Семейка, собираясь поблагодарить Соколова, но тот властным жестом оста­новил его и снова приказал спать.