– Нет, это невозможно, мужчины всегда стремятся захватить власть в семье. И вот наглядный пример: ты явился как ни в чем не бывало, не прошло и двух лет, и требуешь, чтобы я уехала с тобой. Ты такой же, как все. Женщина для вас – покоренная территория.
Уж не знаю, где она нарыла этот афоризм, но он ясно доказывал, до какой степени мы стали чужими; я понял, что надеяться мне больше не на что.
А она вдруг улыбнулась:
– Слушай, а может, останешься здесь, со мной, а? Почему это я должна ехать с тобой неизвестно куда?
– Но ты же так горевала, когда родители насильно увозили тебя в Израиль!
– Проблема в том, что ты мыслишь консервативно. Нет, ничего у нас с тобой не получится… Кстати, скажи, ты по-прежнему пишешь стихи?
– Да нет, с тех пор как ты уехала, больше не пишу.
– А жаль.
Мы так заговорились, что забыли о времени: кафетерий уже закрывался; нам пришлось выйти и сесть на скамейку; потом мы еще целый час бродили по дороге, и я рассказывал ей про отсидку Игоря, про обращение Леонида. А под конец сказал:
– Ну что ж, тогда я возвращаюсь во Францию.
Камилла взяла меня за руку, мы обнялись и поцеловались. Совсем не по-приятельски.
– Да, лучше тебе уехать, – прошептала она.
Я уже отошел от нее, как вдруг услышал за спиной:
– Значит, не хочешь остаться?
По-моему, я уже говорил, что Камилла показала себя взбалмошной до ужаса, и лишний раз убедился в этом, когда она вдруг объявила: «Я все еще влюблена в тебя!» Притом, что три часа назад так же откровенно и решительно заявила обратное. А теперь, нисколько не смутившись, призналась в этом чувстве. И стала убеждать меня, что наша новая встреча возродила в ее сердце ту невероятную близость, которая некогда связывала нас; что я единственный человек, с которым она может так долго и так откровенно обсуждать все на свете: «Ведь это верный признак, правда?» Я уже ничего не понимал в этом любовном пинг-понге. В конце концов Камилла сказала: «Не торопи меня, я должна все обдумать». Я едва успел сесть в последний автобус, идущий на Хайфу, сказав ей напоследок: «Буду ждать две недели, ни днем больше».
За окном дождь льет, как из ведра, ветви каштанов содрогаются от порывов ветра, по оконным стеклам ручьями струится вода, и психоаналитик в своем вечном сером костюме и вечном синем галстуке встает, чтобы запереть окно на задвижку: «Ну и погодка!» Сесиль следит за его движениями. Он возвращается на свое место, снова берется за ручку и блокнот. Сесиль выдерживает долгую паузу и говорит:
– Не понимаю, что я здесь делаю. По-моему, только теряю время. Пережевываю одно и то же, вытаскиваю на свет божий какие-то затхлые воспоминания, которые мне удалось похоронить, а легче все равно не становится, я не вижу никакого прогресса и не уверена, что нужно продолжать.
– Вы свободны, Сесиль, решайте сами. Психоанализ – долгий, трудный и тягостный процесс, это не прямой путь, а тяжелая дорога с неожиданными поворотами, тупиками, провалами и вершинами. А вы сейчас только в самом начале этого лабиринта, и если остановитесь, то все предпринятые вами усилия пропадут втуне… Итак, вы говорили о своих подозрениях.