Земли обетованные

Но появились те, кто, засучив рукава, надев на ноги полиэтиленовые пакеты, крепко обвязав их веревкой, брался за лопату, за метлу – начиналась большая уборка. Бесполезная без воды. Но все-таки им удалось немного отогнать мазутный слой, а потом они скребли, скоблили, терли, чистили щеткой.

Без устали.

Флорентийцы увязали в недрах этого Дантова ада или бесцельно бродили по зловонному болоту. Единственное, что утешало их, это отсутствие фотографов, которые увековечили бы их отчаяние и беды, телевизионных камер, которые снимали бы их, журналистов, которые брали бы интервью, интересуясь, какие чувства они испытывают.

Они были одиноки. Среди собратьев по несчастью.

Стефания попросила меня раздобыть свечи, потому что электричество восстановят не скоро.

– Но где их взять, если все магазины опустошены?

– В церквях. Возьми свечи по тридцать и пятьдесят лир.

Она дала мне две тысячи лир. И посоветовала пойти в базилику Сан-Спирито, которая стоит на возвышенности и, может быть, не пострадала. Я пошел в указанном направлении. Трудно было продвигаться в этом черном месиве, толщиной сантиметров тридцать, вонючем, липком и очень скользком. На фасадах домов отчетливо отпечаталась высота наводнения: темная ватерлиния шла выше моей головы на высоте двух метров от земли; все кафе и многочисленные магазинчики в этом еще недавно оживленном квартале были опустошены; лавочники вытаскивали оттуда на заваленные мусором улицы груды грязных, липких вещей.

Бродячий торговец продавал минеральную воду, я взял две бутылки.

– С вас тысяча лир.

– Вы с ума сошли, это всегда стоило сорок лир!

– А сегодня пятьсот лир за бутылку.

Я сдался. Базилика Сан-Спирито на два метра в высоту была покрыта тиной; священники и подоспевшие старухи пытались разобрать пирамиды облепленных грязью стульев. Посреди площади лежал перевернутый белый автомобиль с распахнутыми дверцами и разбитыми стеклами. Сверху, застряв между его четырьмя пробитыми покрышками, громоздилась покоробленная цистерна размером два на два метра, а на ней стояло вырванное с корнем оливковое дерево. Я сделал серию снимков этой сюрреалистической инсталляции.

Рядом с воротами Сан-Фредиано одетый в зеленый комбинезон Адриано помогал отцу расчистить гараж: три автомобиля разбились о стены, яма доверху забита смесью обломков и мусора, все инструменты и верстаки унесло водой. Адриано чистил щеткой подъемную платформу, пока его отец, стоя по колено в мусоре, голыми руками рылся в грязи, чтобы выудить отвертку или разводной ключ, и, когда он находил инструмент, его лицо сияло, словно ему удалось спасти сокровище. Я схватил швабру, щетина которой слиплась в бесформенную массу, и начал гнать грязь наружу.

– Брось, – сказал мне Адриано, – без воды от этого нет никакого проку.

Я спросил, где можно достать свечи, объяснив, что в ближайших церквях ничего не осталось.

– Иди в Сан-Миниато, это на холме. Если найдешь, возьми и на нашу долю.

Он показал мне, как туда добраться. Я пошел по проспекту, заваленному десятками деревьев и горами сучьев, которые преграждали мне путь; каждый шаг в этом густом переплетении цепких веток требовал серьезных усилий.

Мне понадобился час, чтобы добраться до эспланады Микеланджело; откуда открывается самый красивый вид на город. С этой террасы было практически невозможно понять, что Флоренция уничтожена. Там стояли в ряд армейские палатки для хранения строительной техники и предметов первой необходимости, а неподалеку находилась посадочная площадка с грузовыми вертолетами. Я сфотографировал эти вертолеты и военных, которые цепочкой передвигались от вертолетов к палаткам. Армейские врачи лечили раненых, лежащих на раскладушках, впритык друг к другу. Я уже собрался уходить, когда заметил, что какой-то мужчина лет сорока, с окладистой бородой, подзывает меня знаками. Брюки у него были спущены до земли, и медсестра из Красного Креста чистила ему открытую рану на колене. Я подошел, он указал на мою камеру.

– Moi fare photos, – сказал я. – No parla italiano[155].

– А, вы француз, – ответил он. – Я тоже. Вы профессиональный фотограф?

– Вообще-то, нет.

– Вы не одолжите мне на минутку фотоаппарат?

Я протянул ему свою «Лейку-М», и он стал вертеть ее в руках.

– Эм-три – это лучший фотоаппарат в мире, особенно выпуска тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, исключительно точная штука. Во Франции, насколько мне известно, он есть только у троих.

– Я получил его от покойного русского друга, выдающегося фотографа, который мне его завещал.

– Вы знали Сашу?

Вот так штука – мне нужно было приехать сюда, чтобы встретить человека, который любил Сашу!

– Он был лучшим. Много лет мы приносили ему свои снимки, а он доводил их до совершенства: его считали лучшим специалистом в Париже, все профессионалы приходили к нему в магазин на площади Сен-Сюльпис. Более того, он придумал способ улучшать печать, убирать дефекты, корректировать ошибки. Я хотел купить у него этот фотоаппарат – такие во Франции не продавались – и предложил хорошую цену, но деньги его не интересовали.