Земли обетованные

– Он подружился со мной и устроил в «Фотораме» выставку моих фотографий: это была серия снимков фонтана Медичи в Люксембургском саду.

– Я помню. Прекрасные фотографии.

Филипп Морж, создавший вместе с друзьями фотоагентство, поехал вместе с женой на несколько дней в Рим отдохнуть. Узнав о наводнении, он бросился на место бедствия, но был остановлен оползнями в Поджибонси. Ему удалось арендовать мотоцикл, и он еле добрался сюда по скользкой дороге, а под конец его занесло на мазутном пятне, и он разбил колено. Филипп безуспешно искал фотографии наводнения.

Но их не было ни у кого.

Особенно его интересовали снимки, сделанные 4 ноября.

– А я как раз был там в тот день и отснял восемь пленок по двадцать четыре кадра – пять цветных и три черно-белых.

– Дайте мне ваши негативы, Мишель. Я вернусь в Рим, вылечу первым же рейсом в Париж, обработаю их, и, если, как я надеюсь, они удачные, я предложу их всем журналам мира, которые охотятся за такими фотографиями. У нас фотографы работают на условиях «пятьдесят на пятьдесят».

Меня так удивило его предложение, что я ответил не сразу.

– Вы сомневаетесь?

Порывшись в сумке, я достал восемь пленок и отдал ему.

– Ой, подождите.

Я смотал пленку, которая была в фотоаппарате, хотя отснял ее только до половины.

– Вы увидите здесь удивительный снимок – опрокинутый «мерседес», на нем сверху – цистерна, а на цистерне стоит дерево.

– Если вам куда-то нужно, могу вас отвезти.

– Я пока останусь, здесь нужна помощь.

Филипп Морж протянул мне визитную карточку.

– Загляните ко мне, когда вернетесь в Париж.

Он подволакивал ногу. Я помог ему поднять лежащий на боку черный «Мото-Гуцци V8».

Мотоцикл завелся с первого раза, Филиппа это явно взбодрило; он сел и уехал.

* * *

Темно; хрустальная люстра с трудом рассеивает тусклый свет; психотерапевт внимательно слушает, время от времени делая пометки в блокноте. Сесиль (на ней водолазка и черные брюки) говорит, опустив голову и прижав палец к нижней губе:

– Я не сразу поняла, что беременна. Мне казалось, что это случится со мной, только если я сама захочу, мне совсем не улыбалось играть отважную мать-одиночку. Я поехала в Женеву делать аборт, потому что не видела другого выхода, я не хотела этого ребенка. Не хотела, и точка. Все уже было организовано… Оставалось только через это пройти. Соблюсти процедуру, получить второе разрешение от независимого врача, провести там четыре дня. Потом я собиралась вернуться к работе над диссертацией, вернуться к прежней жизни. Я позвонила Мишелю, брату Франка, мы всегда хорошо ладили, у него были ключи от моей квартиры. Я хотела, чтобы он прислал мне диссертацию, а с ней мои тетради и книги Арагона. Тогда он и сообщил о гибели Пьера в перестрелке на тунисской границе. Я потеряла сознание в гостиничной телефонной кабине… Вот почему я не сделала аборт. Потому что мой брат погиб. Единственный человек в мире, которого я по-настоящему любила. Я чувствовала себя опустошенной, отказывалась признавать эту смерть, говорила себе: «Это ошибка, он не мог умереть. Только не он. Так нелепо, за несколько дней до объявления независимости». Я забыла, что беременна, мне нужно было вернуться в Париж для выполнения формальностей и на похороны. Это было ужасно… Как будто меня похоронили заживо вместе с ним. Его смерть потрясла всех. Если бы вы знали Пьера, вы бы поняли, что невозможно даже представить себе его смерть. Такого просто не могло быть. Я подумала, что Франк обязательно вернется, узнав о смерти своего лучшего друга; он не может не объявиться, и тогда же узнает, что я беременна… Когда я пришла в себя и увидела свой набухший живот, было уже слишком поздно, на пятом месяце аборт не делают. Меня наказали дважды. Я жила с ощущением, что ношу не ребенка, а опухоль, которая растет, уничтожая меня изнутри; я все время чувствовала себя больной, много недель меня рвало, и я стояла, скорчившись над унитазом. Помню, как женщины с волнением в голосе вспоминали о своей беременности как о самой прекрасной поре в их жизни, несмотря на неудобства; для меня же это была ежеминутная каторга, чувство, что я превращаюсь в бочку, становлюсь свиноматкой, а иногда я ощущала себя изнасилованной: никто не спрашивал моего мнения, я не хотела ребенка, не была готова взять на себя эту ответственность. Целыми днями я находилась в прострации, не могла работать. Я решила отказаться от ребенка, когда он родится, навела справки, выполнила формальности и написала заявление об отказе от ребенка. В последние два месяца я обрела некоторый покой. А потом были роды; они прошли не очень легко, но не тяжелее, чем у многих других женщин. Когда кончились многочасовые страдания, я почувствовала облегчение и совершила главную ошибку в своей жизни…

– Какую?

Сесиль не спешит с ответом, она поднимает голову, колеблется…