Земли обетованные

– Ты не сможешь выучить английский, если не умеешь читать по-французски.

– Американские дети, когда учатся читать, не знают французского, так что ты неправду говоришь, я не хочу учить язык французов, ненавижу их… Кстати, деньги кончились.

– Почему ты так ненавидишь французов?

Вместо ответа Шарли увеличил громкость радио.

Франк не мог много времени уделять Шарли – если его действительно так звали. Особенно теперь, когда выяснилось, что управлять картографической деятельностью американцев слишком сложно, поскольку алжирские службы были неспособны контролировать работу, порученную иностранным компаниям, чем те и пользовались. Франк уезжал на рассвете, когда Шарли еще спал; перед уходом он готовил сэндвичи с помидорами, сладким перцем, листьями мяты, тунцом в масле или сардинами, оставлял парочку на столе, а когда вечером возвращался, их не было. Но за три дня до отъезда в Хасси-Мессауд Франк нашел сэндвичи нетронутыми.

И в последующие два дня тоже.

В воскресенье, 6 февраля 1966 года Франк сопровождал группу геологов из Техаса, которые ехали тушить горящие нефтяные скважины в окрестностях Уарглы[180]. На обратном пути в среду, 9 февраля их задержала песчаная буря, и они смогли тронуться в путь только с наступлением ночи, но надо же было так случиться, что в Уэд Ирара их джип наткнулся на КПП французской полиции. Эвианские соглашения позволяли французским вооруженным силам осуществлять защиту определенных объектов в течение пяти лет. До сих пор они вели себя достаточно корректно, но в эту ночь они остановили джип, а нацеленные на него стволы пулеметов делали безнадежными любые попытки сорваться с места и уехать. Как потом рассказывали американские геологи, жандармы, не обращая на них никакого внимания, первым делом арестовали Франка, едва тот предъявил свое удостоверение личности: «Они стояли у въезда в оазис и явно поджидали нас; заставили Франка выйти из джипа, заломили ему руки за спину, надели наручники, несмотря на протесты, посадили в свой штабной автомобиль и уехали, оставив нас одних».

Франка заперли в единственной камере жандармерии Хасси-Мессауд, которая представляла собой халупу без окон, освещенную лишь тусклой электрической лампочкой; отобрали ремень, часы и шнурки, но бумажник оставили. Капитан показал ему ордер на арест, выписанный господином Онтаа, военным следователем постоянного военного трибунала вооруженных сил Парижа, и сообщил, что скоро его переведут на базу в Мерс-эль-Кебир, а оттуда репатриируют во Францию. Напрасно Франк доказывал, что его арестовали незаконно; капитан объяснил ему, что поскольку это произошло на алжирской территории, здесь действуют Эвианские соглашения и «они обязывают нас исполнять судебные решения, касающиеся французов, а вы сможете отстаивать свои права, когда предстанете перед судом в Париже дня через три-четыре». Капитан не разрешил Франку позвонить или сообщить кому-нибудь о своем аресте: «Вас будет судить военный трибунал, а он ничего подобного не предусматривает. Я доложу в штаб о вашем аресте и организую переезд».

Все было кончено.

Франка настигло его прошлое. Рано или поздно приходится платить за все. Он должен был помнить, что военный трибунал не сдается никогда, терпеливо выжидает, мобилизуя все средства государства для достижения своих целей. Ему придется отвечать за свои поступки перед судьями, которые рассматривают дело только под одним углом зрения, бесстрастно выслушивают ваши аргументы и приговаривают к максимальному сроку наказания, подкрепляя свои решения неопровержимыми юридическими доказательствами; их единственная цель – от имени армии свести счеты с теми, кто осмелился нарушить ее законы. Наказание будет максимально суровым. И не потому, что преступление того заслуживает. А в назидание другим. И судьи не примут во внимание никакие смягчающие обстоятельства, чтобы другие солдаты не вздумали объявить себя идейными пацифистами, уклоняясь от военной службы и дезертируя. Без такого систематического подавления и щедрой раздачи тюремных сроков вся военная машина рухнет. Франк знал, что любые объяснения будут бесполезными, что он не должен ждать ни снисхождения, ни амнистии.

Его история закончится в этом бараке.

Франк понятия не имел, который час, лампочка не горела, он оказался в полной темноте и всю ночь просидел на койке, не сомкнув глаз. Время от времени стена барака дрожала от порывов ветра.