Земли обетованные

Они быстро спустились по лестнице. На улице Перец украдкой осмотрелся и подошел к Игорю почти вплотную.

– Я знаю, кто вы и зачем пришли, но скажу вам только одно: я честный советский гражданин, я счастлив и горд тем, что живу в этой стране; я не собираюсь уезжать и не хочу вас слушать, а то, что вы собираетесь сказать, меня не интересует. Я прошу вас больше никогда не приходить ко мне.

– Вы ошибаетесь, я…

– А вы думали, мы польстимся на ваши посулы? Уходите немедленно, или я вызову милицию.

Андрей вернулся в гостиницу «Бристоль» и весь остаток дня переводил инструкцию по эксплуатации – он одолел тринадцать страниц, даже ни разу не заглянув в словарь. Ему было трудно перечитывать свой текст, и он сознавал, что в некоторых местах исказил смысл, но у него не оставалось времени на исправление. Нужно было двигаться вперед во что бы то ни стало. Встреча с Перецем взволновала его. Должно быть, тот расспросил раввина или Дова Пинкуса и принял его за провокатора. Миссия могла оказаться под угрозой.

В субботу, 3 июня Андрей пришел на службу в синагогу и очень удивился, увидев около сотни человек, которые стояли отдельными группами, кто на тротуаре, кто на проезжей части улицы, и тихо беседовали между собой, мешая движению машин. В палисаднике с криками и смехом бегали дети. В молельном зале люди стояли плотной толпой. Мужчины оборачивались на него и провожали взглядом. Неужели они узнали о его миссии? В конце концов он понял, что причиной их настойчивых взглядов была его одежда; по ней они догадывались, что этот человек приехал из-за границы. Он чувствовал исходящую от них угрозу: у них были замкнутые, враждебные, настороженные лица. Ему даже трудно было пробираться сквозь эту толпу.

Мужчина с изможденным лицом и гнилыми зубами потянул Андрея за рукав: «Календарь не купите?» Андрей колебался; тогда мужчина отвернул полу своего потрепанного пальто и достал рукописный религиозный календарь со всеми праздниками, с указанием их дат и часа, когда нужно возжигать свечи. Поскольку все евреи должны были знать правильные даты, а правительство разрешало издавать ничтожное количество календарей, их всегда не хватало, и этот человек сотни раз тщательно переносил содержимое печатных календарей на разграфленные в клетку листы бумаги: «Вот этот стоит пять рублей». Андрея удивила ничтожная цена за такую работу, и он дал продавцу двадцать рублей, тот порывисто пожал ему руку. Следом за ним к Андрею обратился другой мужчина с пергаментной кожей и волнистыми волосами до плеч:

– Вы откуда? На идише говорите? С вами опасно разговаривать, но мне бояться нечего… Мой двоюродный брат живет в Филадельфии, вы его, случайно, не знаете? Держитесь подальше от лысого, который сейчас стоит позади вас и усмехается, он стукач.

Потом он быстро сунул Андрею в карман сложенный лист газеты, отошел назад, и его поглотила толпа.

Андрей вошел в синагогу через левую дверь. С того места, где он находился, виднелось колыхающееся море белых талесов – молитвенных накидок религиозных евреев; боковые галереи на втором этаже были заполнены женщинами и детьми. Синагога находилась в плачевном состоянии: с пожелтевшего потолка отслаивалась известка, сырость оставила на потрескавшихся стенах широкие разводы, большая люстра источала бледный свет. Пытаясь найти глазами раввина, Андрей спрашивал себя, как он сможет переговорить с другими членами консистории.

Кантор пел сильным и мелодичным тенором; во время пения он покачивался, потом остановился и начал тихо молиться, а верующие вторили ему. Вот он замолчал, и люди несколько минут молились про себя. Кантор трижды поклонился, повернувшись к алтарю, потом вернулся к раввину; тот с трудом встал и пошел вперед на костылях, отказываясь от всякой помощи. Кантор передал ему микрофон, раввин дважды постучал по нему, и звук эхом разнесся по всей синагоге. Тысяча двести человек молча смотрели на него во все глаза, а он обвел взглядом собравшихся и заговорил:

– Братья мои, через неделю мы будем праздновать Шавуот; для всех это праздник урожая, но мы забываем, что это также праздник паломничества в Иерусалим, которое каждый еврей должен совершить хотя бы единожды в жизни. Кто мы такие, чтобы отказываться от своего обязательства, своего долга? Почему мы сдались? Потому что этот город далеко от нас? Потому что слишком сложно до него добраться? Но с каких пор путь евреев был усыпан розами и жасмином? Когда ваши предки были изгнаны из Иерусалима и рассеяны по всему миру, они дали клятву: «Если я забуду тебя, о Иерусалим, пусть забудет меня моя правая рука, пусть язык мой прилипнет к нёбу, если я забуду тебя…» Как мы поступили с этой клятвой? Исполнили ли мы ее? Какие же мы евреи, если нарушаем ее? Я вам скажу: мы станем как те народы, от которых ничего не осталось; станем как пыль, унесенная ветром. Эта клятва есть сама основа нашей веры, единственное оправдание нашего существования.

Раввин замолчал и, медленно подняв руку, указующе вытянул палец: