Земли обетованные

Андрею Альтману понадобился час, чтобы добраться до большой хоральной синагоги; он несколько раз оборачивался и в конце концов убедился, что слежки за ним нет. Ни разу не взглянув на здание в мавританском стиле с его уродливым куполом, он дернул за колокольчик у калитки пристройки. Показалась грузная женщина в платке; Игорь объяснил ей, что должен сообщить раввину кое-что важное. Она ушла в дом, а через мгновение вышла снова и открыла ему дверь. Переваливаясь на ходу с боку на бок, женщина провела его через зал, а потом по длинному кольцевому коридору в гостиную и сразу же вышла, притворив за собой дверь. В кресле, покрытом цветным покрывалом, сидел пожилой человек; левая нога у него была ампутирована; лысую голову с широким лбом прикрывала черная кипа, а длинная белоснежная борода, разделенная надвое, свисала на грудь двумя заостренными концами. Сдвинув брови и не спуская пристального взгляда с Андрея, старик указал ему на стул.

– Ваше лицо мне знакомо. – Погрузившись в воспоминания, он на несколько секунд закрыл глаза. – После операции я стал быстро уставать и плохо запоминаю имена, но я уверен, что знаю вас.

Андрей встал и наклонился к уху раввина:

– Я Игорь Маркиш, бежал из Ленинграда во время «дела врачей»; в синагогу я ходил редко, пожалуй, раз в год на Йом-Кипур, но моя мать Ирина Викторовна и жена Надя посещали службу регулярно.

– Игорь Маркиш! Я помню тебя. Ты почти не изменился за пятнадцать лет. Зачем ты вернулся? С ума сошел?

– Я вернулся, чтобы поговорить с вами. Но сначала скажите, вы что-нибудь знаете о моей семье?

– Да, Ирина Викторовна умерла три года назад; она была одной из последних похороненных на еврейском кладбище перед тем, как его закрыли. А Надежда вышла замуж за санитара; я вижу их обоих время от времени.

Игорь помолчал минуту, потом кивнул.

– Я слушаю тебя, Игорь. Что такого важного ты хотел мне сказать? Говори спокойно, здесь тебе нечего бояться.

Андрей придвинул стул вплотную к креслу раввина. Во время подготовки он много раз повторял свою будущую речь, но сейчас, перед лицом этого старца, чувствовал, что его одолевают сомнения, и это мешало ему продолжать. Имел ли он право втягивать его в такую авантюру, просить взваливать на себя такой риск? Не лучше ли было обратиться к более молодым людям, у которых есть силы выдержать неизбежные репрессии?

– Я приехал по поручению правительства Израиля. Меня выбрали, потому что я родом из этого города и меня здесь уже забыли. Не буду рассказывать вам о своей жизни после отъезда, скажу лишь, что в конце концов эмигрировал в Израиль, где стал врачом. Мне много помогали, как и всем иммигрантам: я прошел обучение, получил жилье, материальную помощь и смог начать новую жизнь. Недавно меня попросили внести свой вклад в помощь Израилю. Страна находится в отчаянном положении: она окружена врагами, превосходящими ее по численности населения в двадцать раз, они поклялись уничтожить нас. Единственная надежда – русские евреи, согласные на репатриацию, и я приехал, чтобы передать вам это послание.

– Но это невозможно. Границы закрыты, нас никогда не выпустят.

– Вы нужны там, вас ждет жизнь в абсолютной свободе, здесь же вы – люди второго сорта, всегда настороже, всегда вынужденные оправдываться, просить дозволения жить так, как вам хочется. Мы должны переломить этот ход вещей. Если все евреи целыми семьями подадут заявления на выезд, они не смогут долго вас удерживать и будут вынуждены отпустить.

– Наша ситуация немного улучшилась с тех пор, как сняли Хрущева, он был антисемитом. Брежневу плевать на евреев, но он не даст нам уехать по одной-единственной причине: это означало бы публичное признание несостоятельности партии. Свидетельство того, что ей не удалось ассимилировать нас за пятьдесят лет коммунизма, что мы несчастные граждане, которые только и мечтают о том, чтобы сбежать из социалистического рая. Они будут чинить нам всевозможные препятствия, чтобы отговорить от эмиграции, будут отказывать в визах, сажать в тюрьму самых смелых, шантажировать и прессовать самых слабых, угрожать женам, чтобы держать на крючке мужей; запрещать уезжать детям, разбивать семьи и, таким образом, пресекать все попытки уехать. А если мы будем настаивать, они без колебаний уничтожат нас, и никто даже слова не скажет в нашу защиту.

– Евреям жизненно необходимо исполнить свои тысячелетние чаяния. Это не только их долг, это свойство их самосознания. Каждый год вы повторяете, молитесь: «В следующем году – в Иерусалиме». В этом есть смысл, не так ли? Что вы предпочитаете – доживать в этой «тюрьме народов» или стать людьми, свободными в своих мыслях и вере? Я прошу вас передать это послание вашим прихожанам, вы для них авторитет и единственный человек на земле, которому они могут верить. Расскажите им, что есть страна, которая реализует их мечту, где их ждут, на них надеются и помогут обосноваться, где они будут жить жизнью свободных людей.