Земли обетованные

В четверг, 1 июня, в семь вечера Андрей стоял у дверей квартиры на третьем этаже красивого дома на Садовой, рядом с Никольским морским собором, и с тревогой смотрел на шесть звонков, под каждым из которых была указана фамилия жильца: адрес в списке Андрея оказался неточным, эта квартира представляла собой коммуналку, и в ней проживало шесть семей. Поколебавшись, он все-таки нажал кнопку звонка. Минуты через две дверь открыла девочка с косичками и сообщила, что папа вернется с работы не раньше десяти часов вечера. Она предложила подождать его, но Андрей услышал громкие голоса, смех и музыку, доносившуюся из радиоприемника. Из своих комнат стали выходить мужчины и женщины, они сталкивались в коридоре – в такой обстановке невозможно поговорить без свидетелей. Узнав от дочери Переца, что завтра у отца выходной, Андрей сказал, что приедет утром: «Передай ему, чтобы он не беспокоился, я его старый друг и в Ленинграде проездом».

Третьим в списке был Дов Пинкус, человек со схожей биографией. Член консистории синагоги. Его арестовали примерно за то, что он давал уроки иудаизма, и приговорили всего к двум годам – возможно, из-за героического поведения во время блокады Ленинграда. Игорь вспомнил, что однажды разговаривал с ним на свадьбе их общего друга, но лицо Пинкуса совершенно стерлось из его памяти. Тот служил бухгалтером в городской дорожной сети и был уволен за подачу заявления на выезд в Западную Германию, куда его дочери удалось эмигрировать после войны; с тех пор он каждый год подавал такое заявление и получал отказ. Он жил очень бедно – на зарплату ночного сторожа в Военно-морском музее. Добравшись до места, Андрей несколько раз постучал, долго ждал и уже собрался уходить, когда окно, выходившее на набережную, открылось; из него высунулся мужчина и проворчал:

– Музей закрыт, никого нет. Приходите завтра.

Андрей сразу узнал его круглое лицо.

– Дов Пинкус, это я, Игорь Маркиш, помните меня? Я уехал из города во время «дела врачей».

– Игорь? Глазам не верю! Я думал, вы умерли.

Дов Пинкус приоткрыл входную дверь, посмотрел по сторонам, запер за гостем дверь и повел его через мощеный двор музея в маленькую, тускло освещенную дворницкую, где он читал книги между двумя ночными обходами.

– Работа нетрудная, я здесь никого не вижу, брожу по музею, смотрю макеты, картины; вокруг так много прекрасных вещей. Я как раз заварил чай, хотите?

На столе стоял потускневший самовар и фарфоровый чайничек с синим узором. Дов Пинкус достал из шкафа две чашки с блюдцами.

– Наливайте себе сами, как вам нравится.

Он насыпал в чайник заварку и залил кипятком из самовара.

– Я не покупаю чай в магазине, он плохой; я сам готовлю его из смеси иван-чая, листьев черной смородины и разных трав. А вот мои крендельки, попробуйте – я сам их пеку, мне это нравится.

Игорь попробовал маленькие твердые печенья.

– Поздравляю, Дов, у вас замечательный чай и крендельки тоже. Это возвращает меня в далекое прошлое.

Некоторое время они молчали, дуя на дымящийся чай.

– Мы не были близко знакомы, но вы слышали обо мне. Мне удалось бежать накануне ареста, я долго жил во Франции, а потом оказался в Израиле. Я приехал сюда, чтобы сказать: там знают, кто вы, знают о вашем мужестве, о том, что вы пережили, сколько вы сделали для общины, какие притеснения вам пришлось испытать, и меня попросили передать вам послание надежды: вы не одиноки.

– Правда? Значит, они помнят обо мне, – пробормотал Дов Пинкус, сильно взволнованный. – Но я не сделал ничего особенного.

Игорь пододвинул стул вплотную, накрыл ладонью его руку и тихо сказал, наклонившись над самым ухом:

– Ваше место теперь не в этой стране, где над вами так издевались, а в Израиле: вам обеспечат там прекрасные условия: дадут квартиру, помогут материально, пока не найдете подходящую работу; вы сможете делать все, что хотите, соблюдать свою веру так, как считаете правильным. Вам нужно забрать с собой семью; если же вы не захотите там остаться, сможете сказать об этом без всяких опасений и уехать; а вот главное, чего от вас ждут: вы передадите это послание тем, в ком вы уверены; советские евреи должны знать, что есть страна, где они будут счастливы.

Дов Пинкус кивнул и продолжил пить чай маленькими глотками, поглядывая на Игоря.

– Я понимаю, это хорошие новости, но мне скоро стукнет сорок восемь, и я уже не так молод, чтобы пускаться в подобную авантюру; дети – другое дело, я подумаю об этом, посоветуюсь с женой, потому что здесь есть как плюсы, так и минусы. Вам надо поговорить с раввином Лубановым, к нему очень прислушиваются.

– Я виделся с ним, но он слишком стар, прошел через ужасные испытания, и он сказал мне, что его роль – защищать общину и что те, кто подаст заявления на выезд, подвергнутся репрессиям. Это будет нелегко.

– Я понимаю.

В пятницу, 2 июня, в девять утра Андрей стоял у дверей коммунальной квартиры, где жил Лев Перец. Не успел замолчать звонок, как дверь открыл мрачный мужчина лет шестидесяти.

– Это вы? Давайте выйдем.