Земли обетованные

– Нет. Я здесь, чтобы защищать их, а не создавать им проблемы, толкая на безумный и рискованный шаг. Я понимаю, что это было бы полезно для Израиля, но чем это конкретно интересно русским евреям? Они живут в этой стране, как все остальные граждане; к православным здесь относятся не лучше, чем к нам. Мы не так уж несчастны. Мы можем и дальше жить в этом закрытом мире, который все-таки понемногу либерализуется, вынужденно открывается. Для чего ввязываться в борьбу, в которой нас заведомо раздавят жернова советской системы? Разве моя роль в том, чтобы подвергать опасности доверившихся мне людей ради того, чтобы обеспечить выживание маленькой далекой страны? Мы так долго ждали – мы можем подождать еще несколько лет, когда двери откроются.

– Три тысячи лет назад евреи были в рабстве у египтян. Однако нашелся человек, который встал и призвал их к Исходу, невзирая на опасности. Фараон хотел их уничтожить; я не буду рассказывать, что произошло дальше, вы это знаете лучше меня. Какое счастье, что Моисей не испугался!

Профессор Мосин решил, что обучение сорока восьми врачей, ординаторов и медсестер родильного отделения будет проходить в соответствии с рабочим графиком и что он первым опробует новый аппарат. Он также решил проводить обследование беременных женщин, но в среду, 31 мая возникла проблема, которую спровоцировал один из трех электриков, накануне подключавших аппарат к сети. Будучи заместителем секретаря партийной организации больницы, он запретил профессору Мосину использовать эхограф и вызвал директора больницы, чтобы тот также подтвердил недопустимость использования этого «капиталистического прибора».

Действительно, инструкция по установке и эксплуатации – толстая брошюра в девяносто страниц – была написана на языке «американского империализма»; все надписи и указатели на циферблатах, на счетчиках и индикаторах, измерительных шкалах и переключателях были выполнены на языке злейших врагов СССР. Директор пришел в замешательство и был вынужден признать справедливость этих возражений: «Надо все остановить, я должен сообщить начальству». Андрей Альтман попытался было объяснить, что прибор – родом из Ирландии, а не из США, что Ирландия и ирландцы, как известно, все сплошь революционеры-социалисты и друзья Советского Союза, но эти геополитические тонкости были восприняты как выпад против коммунизма, а электрик – он же заместитель секретаря паркома – заявил, что это заговор концернов-монополистов с целью подкупить медицинский персонал и отвратить его от линии партии.

– Этот прибор бесполезен: ну, забеременела женщина, какая разница, кого она родит – мальчика или девочку?!

– А если бы все было написано по-русски? – спросил Андрей.

– Не знаю. Надо собрать партячейку и обсудить.

– Думаю, что товарища министра здравоохранения, давшего согласие на установку прибора, устроит перевод на русский. Но быть может, вы сомневаетесь в компетентности самого товарища министра?!

Обучение персонала пришлось приостановить. Андрей немедленно принялся за работу. Английские надписи на приборе он заклеивал бумажками с текстом на русском языке. Перевести инструкцию по эксплуатации было не в пример сложнее. Андрей не владел в совершенстве языком Диккенса, и тогда профессор откопал где-то старый англо-русский словарь, изданный еще до революции, в котором не было и половины нужных слов, а в этой больнице никто толком не знал английского. Зато секретарша профессора взялась напечатать рукопись на машинке, как только текст будет готов.

Андрей сидел в гостиничном номере и работал без устали. Нужно признать, что еще никогда на свет не появлялся такой неряшливый и приблизительный технический текст. Несмотря на все усилия, дело продвигалось медленно: за один день ему удавалось перевести только шесть полных страниц плюс еще несколько строчек, вдобавок эта халтурная адаптация была больше похожа на промышленную диверсию. Андрей подсчитал, что на перевод ему понадобятся две недели, но это превышало срок его визы, а продлить ее было нереально. В конце дня, когда он уже собирался в синагогу, приехал профессор с предложением вместе поужинать, но Андрей отказался.

– Я человек верующий и никогда не пропускаю службу.

В списке людей, с которыми предстояло поговорить Андрею, после раввина Лубанова шел Лев Перец. В 1952 году он был приговорен по 52-й статье к восьми годам лагерей за принадлежность к контрреволюционной организации – в данном случае к консистории синагоги; а также обвинялся в том, что самовольно открыл курсы иврита. После освобождения его арестовывали еще два раза за такую же антиобщественную деятельность. В прошлом инженер железных дорог, теперь он работал мойщиком посуды в столовой судостроительного завода.