Земли обетованные

Они располагались на балконе с видом на сквер Нельсона и попивали аперитив, наслаждаясь вечерним покоем и прохладным ветерком с моря. По воскресеньям Марсьяль ездил в Медеа навещать мать, которая по-прежнему отказывалась ложиться на операцию в столице или возвращаться во Францию. Он выезжал из дому пораньше, чтобы успеть обернуться в оба конца за один день, а по дороге заезжал в монастырь к брату Люку, который также навещал Анжелу раз в неделю. «Он передает тебе привет, – говорил Марсьяль, – хорошо бы ты как-нибудь в воскресенье съездил туда вместе со мной; они там ужасно бедствуют, в Блиде остался всего один врач на триста тысяч жителей». Марсьяль познакомился с Люсьеном, и выяснилось, что у них есть общий приятель, который живет в Туле, – они могли бы встретиться еще раньше, на его свадьбе, да только Марсьяль на нее не попал; оптимизм торговца слегка успокаивал Люсьена.

– Ты пойми, черные дни уже миновали, – втолковывал ему Марсьяль, – теперь нужно браться за работу. А все наши испугались каких-то пустяков и сбежали. Если бы они остались, нас было бы куда больше и мы пользовались бы влиянием.

– Резня в Оране – это все-таки не пустяки, – возражал Люсьен.

– Верно. Но что было, то прошло, – отвечал Франк, – они победили, и хотя с обеих сторон было много жертв, теперь нужно смотреть вперед.

– Ты прав, эти пирожки великолепны, – восхищался Люсьен. – Эх, найти бы нам четвертого игрока, могли бы сыграть в бридж.

– Если вам нужны ботинки, у меня найдется ваш размер, – объявил им Марсьяль. – Могу я задать тебе нескромный вопрос, Люсьен? Как ты можешь носить бабочку в такую жару?

– Тебе этого не понять, – ответил Люсьен, осушая свой бокал.

Погода стояла великолепная, город дремал под солнцем – казалось, оно никогда не заходит, липы на бульваре благоухали, у Люсьена и Марсьяля слегка мутилось в голове от слишком крепкой анисовки. Франк прикрыл глаза и вздрогнул: «Как же выглядела та девушка в метро? Я уже не помню ее лица».

Он по-прежнему искал Джамилю в диспансерах и приютах, показывал всем подряд ее фото, но всюду получал отрицательный ответ. В справочнике Главпочтамта он обнаружил шестнадцать человек по фамилии Бакуш с одним «к», одиннадцать – с двумя, семь – с «о» вместо «а», но никто из них не был арабом, что объяснялось очень просто – ни один алжирец не имел домашнего телефона. Какой-то жандарм-француз, отвозивший мальчика-сироту в приют, посоветовал ему обратиться в мечети – там помогали одиноким женщинам. Но после трех неудачных попыток Франк отказался от этой затеи – его приняли крайне враждебно; из мечети Сиди Рамдан ему даже пришлось бежать: какой-то бородатый мусульманин обругал его, натравил толпу на этого «бесстыжего неверного» и, выхватив у него из рук фотографию, злобно разорвал ее в клочки. Франк успел отнять их у этого бесноватого и спасся лишь благодаря умению быстро бегать. Дома он кое-как склеил фотографию с помощью пластыря, но ее нижняя правая часть пропала, так что теперь Джамиля была неполной.

Люсьен переживал трудный период, он лишь сейчас понял, насколько привязался к Аннет. Ее поспешный отъезд оставил его в полной растерянности, он был готов сесть на первый же пароход и поехать за своей возлюбленной в Тулон. До сих пор ему не приходилось видеть бегства французов, которое со дня оранской резни приняло размеры вселенского кошмара; теперь он был единственным врачом-акушером в больнице «Парнэ», и ему ассистировали только преподаватель медицинского факультета, разрывавшийся между тремя больницами, да трое алжирских студентов-медиков – эти волонтеры знали еще меньше, чем его медсестра. И вот однажды вечером Люсьен сказал себе: «Если я уеду, что будет с моими пациентками? Я не могу их бросить, они надеются на меня. Может, уеду попозже, когда тут все наладится».

На следующий день Люсьен оделся с прежней элегантностью, тщательно побрился и нацепил свою безупречную бабочку.

– Знаешь, Франк, а ведь ты мог бы нам помочь, – сказал он, – директор больницы, его заместитель и бухгалтеры уехали. Здесь у нас осталось только двое врачей, да еще один пенсионер, который снова взялся работать. Нам нужен человек, способный руководить больницей.

– Но я в этом не разбираюсь.

– Пойми, у нас никого не осталось. И ничего нет: ни оборудования, ни медикаментов, ни квалифицированного персонала. У меня в отделении кончились кислородные баллоны и хлороформ, а в палатах лежат двадцать женщин, готовых разродиться, и две-три из них в очень тяжелом состоянии. Если им не помочь, они могут умереть, ты понимаешь? И не бойся, мы тебя поддержим.

Вот таким образом Франк стал директором несуществующей больницы.