– Меня ужасно тяготит эта работа, – признался Мимун однажды в сумерках. – Если бы я предвидел, насколько утомительно быть банкиром, я бы отказался от этой миссии, даже притом, что президенту опасно перечить; я подозревал, что это сложное занятие, но чтобы до такой степени… И ведь нет никаких научных трудов, объясняющих, как создать национальный банк на пустом месте, как регулировать экономику, управлять государственными финансами, печатать бумажные деньги, финансировать развитие страны и так далее, и тому подобное… Нам еще долго придется терпеть в нашей собственной стране хождение франка для транзакций, а значит, зависеть от Франции, которая все-таки поддерживает нашу экономику; мы держимся на их регулярных финансовых вливаниях, ибо не имеем собственных ресурсов; мы не можем повысить налоги, и такое положение вещей сохранится до тех пор, пока наша экономика не встанет на ноги. Устраивать революции и побеждать в войнах, конечно, прекрасно, но на самом-то деле все решают финансы. От этого никуда не уйти. Я должен признать, что французское правительство оказывает нам существенную помощь и помимо Эвианских соглашений; например, это оно платит сегодня нашим функционерам.
Франк, со своей стороны, делился с Мимуном другими проблемами, такими же многочисленными. Никто не знал, какие решения следует принимать, и большинство программ самоуправления были заморожены из-за отсутствия капиталовложений, а отсутствие инженеров и техников не позволяло доводить проекты до конца.
– Да у нас на это и денег-то не хватает, – заключал Мимун. – Может быть, позже… А сейчас не следует распыляться, главное – сконцентрировать усилия на индустриальных проектах, которые помогут создать рабочие места, это первостепенная задача, но только никогда не нужно высовываться – ни к чему наживать себе врагов, если этого можно избежать. Наше Министерство планирования всесторонне изучает социальную сторону новых программ, но не финансирует их. А если люди просят под них деньги, твердо отвечай, что ты согласен с необходимостью тех или иных проектов, и… отсылай их в вышестоящие организации. Теперь о твоей подруге: я послал запрос в Министерство внутренних дел и получил ответ: нигде никаких следов; неизвестно, жива она или мертва, а если жива, то покинула ли она страну. Ровно ничего. Я думаю, что это плохой признак.
Мимун распределял обязанности в своем секторе чисто интуитивно и никак не контролировал работу Франка, раз и навсегда поверив в его добросовестность, а когда тот спрашивал его мнения, неизменно отвечал: «Делай, как считаешь нужным». Франк долго не мог понять, что Мимун вовсе не стремится свернуть горы и преуспеть в реализации государственных проектов; в первую очередь он старался разузнать, что затевают его коллеги. Так, например, он наставлял Франка: «Этот – важная шишка, пригласи его на обед, подружись с ним; хорошо бы выяснить, что он там готовит вместе с другими!»
В первый же вечер Мимун задержал у себя Франка и пригласил на ужин; еда была простой – салаты да жаренное на гриле мясо, за столом сидела вся родня, взрослые и дети участвовали в разговоре, приносили блюда или убирали грязную посуду, и вскоре Франк почувствовал себя здесь почти членом семьи. Обстановка была непринужденной, все близко знали друг друга, особенно много было молодых людей – родственников, приятелей детей хозяина, – чьи родители занимали высокие должности в министерствах, партии или армии. Почти все они, подрастая, уезжали во Францию, чтобы продолжать образование в престижных французских университетах и высших школах. Франк с изумлением обнаружил, что двое старших детей Мимуна уже два года учатся в Париже – дочь на медицинском факультете, сын на юридическом, и это началось еще в то время, как их отец находился в подполье. Теперь он открыто встречался с ними в Париже, после рабочих заседаний в Банке Франции, да и его супруга также приезжала к ним с двумя младшими детьми. Они обожали парижскую жизнь.