Земля мечты. Последний сребреник

Но когда свиньи, обученные искать трюфели, были приведены в лес Фонтенбло, одна крупная, толстая свиноматка убежала в березовую рощу, из которой появилась с ложкой в зубах, следом за ней бежал нищий, свиноматка убегала от обоих – от хозяина и нищего, и больше ее никогда в окрестностях не видели.

Луи Вентейль[63]

 «Агасфер. Вечный Жид», опера в переводе С. К. Декстера Хэвена

Хитрость состояла в том, чтобы одурачить их. Это поселило бы страх в их несчастных сердцах. Можно послать какому-нибудь человеку анонимное письмо, которое парализует его, хотя он и половины не поймет. Том Сойер в конечном счете был настоящий гений в таких делах, но он и понятия не имел почему. Эндрю сидел в баре, машинально чиркая на листе бумаги. Недостаточно было написать: «Ты умрешь в полночь» или «Берегись поющего покойника». Или еще что-нибудь в таком роде. Театральные нотки не стоили ни пенни, когда их получал такой знающий человек, как Пенниман. Не имело смысла и откровенное послание типа «Перестаньте вмешиваться в наши дела» или «Попадетесь на моем пути еще раз, горько пожалеете». Такого рода послания писали дети. Записка не должна была содержать ни малейших намеков на какого-нибудь влиятельного маркиза Куинсберри.

Послание должно было быть загадочным, почти абсурдным. И чтобы никакого здравого объяснения написанному не существовало в природе. «Отдай мне жвачку моей сестры» было бы неплохо, но получатель может неправильно истолковать такое послание, принять его за шутку, а это никак не устраивало Эндрю. Он поскреб голову. Нужно написать что-то короткое, но чтобы оно казалось полным, хотя на самом деле оно и не может быть полным ни в каком опознаваемом смысле. У него был конверт с уже написанным адресом и печатью. Он специально исковеркал фамилию адресата – вместо Пенниман написал «Пенглман», чтобы было, как вишенка на торте, чтобы брови у Пеннимана подпрыгнули еще до того, как он вскроет конверт. А еще Эндрю побрызгал на конверт духами, а марку выбрал из рыбной коллекции, что была на почте, – японский декоративный карп, – вполне подходящая к случаю марка. У Пеннимана глаза на лоб полезут, когда увидит.

Его внезапно посетило вдохновение, и он, улыбаясь, склонился над бумагой, взял карандаш в левую руку, чтобы послание выглядело совсем уж похабным. «УРИ ЕТУ ЖИГАРЕТЫ», написал он старательным почерком с наклоном влево, все буквы были бестолковыми и совершенно разными. Идеально. Послание ровным счетом ничего не значило, но, казалось, что-то все же подразумевало – возможно, дым, может быть, ядовитый дым, может быть, что? Зиккураты, таинственные башни – определенно ничего такого, в чем Пенниман мог бы быть стопроцентно уверен.

Эндрю некоторое время размышлял, не вырезать ли ему буквы из журнала и не наклеить ли на лист бумаги, но это показалось ему дешевкой, которая соответственным образом удешевит и всю затею. Он просмотрел все написанные буквы, подчернил их, со счастливым лицом поставил точки над i. Это его убьет. Эндрю чуть не рассмеялся вслух. К какому выводу придет Пенниман? А ни к какому. Ничегошеньки-то не сможет он с этим поделать, в этом-то и заключалась красота замысла.

Это послание просто расплющит Пеннимана, он словно выпьет по ошибке неразбавленного зернового спирта. Решит поначалу, что письмо написано каким-то иностранцем, но со временем эта гипотеза будет казаться ему все менее и менее вероятной, поскольку ни один иностранец вообще не стал бы писать такую фразу, а еще менее вероятно, что смог бы написать с такими причудливыми ошибками. После нескольких первых минут немого смятения, которое неизбежно охватит Пеннимана по вскрытии конверта и прочтении его содержимого, потом после повторного прочтения и разглядывания его со всех сторон, в его мозгу возникнет туман искреннего недоумения. Настанет миг страха и дикой тревоги. Передо мной, скажет он себе, нечто, чего я не могу понять. И эта мысль парализует его.