Земля мечты. Последний сребреник

– Эта монета иного рода. Ты знаешь это не хуже меня. Никто просто так не переделывает монету в ложку. Это лишено смысла. А вот переделать монету в ложку с целью ее изменения, чтобы было легче спрятать – вот это уже логично. Пенниман не является коллекционером монет в прямом смысле этого слова. Предложи ему «волосатую четвертинку», он даже бровью не поведет, можешь поверить мне на слово. А эта бредятина в Пуджет-Саунд про рыбу с монеткой в брюхе? Там ведь тоже речь шла не о «волосатой четвертинке». – Пиккетт отрицательно покачал головой, вспоминая свое спешное возвращение из Ванкувера. – Человек с заправочной станции сказал, что мне нужно заменить поршневые кольца. Они всегда пытаются впарить тебе что-нибудь. И над моим именем он потешался. Чертова деревенщина.

– И что она теперь?

– Кто? Монета? Не знаю. Я думаю… Я не уверен. Но готов поставить последний доллар, что у этого дела ноги растут из седой древности. Монеты поначалу были волшебными тотемами. Ты это, конечно, знаешь.

– Конечно, – сказал Эндрю. – Это ведь все знают. Разве нет?

– Факт. Они – лунные диски. То же самое и карточные игры – они пошли от колоды таро, которая, в свою очередь, пошла от еще более древней колоды. Я бы ничуть не удивился, узнав, что самые обычные монеты осквернялись каким-нибудь колдовством, которое восходит к античности. Эта твоя ложка была сделана из невероятно старой монеты, уж я-то точно знаю. Старше, чем мы можем себе представить. То же самое и с карпами.

– Что? – спросил озадаченный Эндрю. Слова о карпах напомнили ему о том, что он рыбачит, и он стал крутить катушку спиннинга; через несколько секунд появилась морская звезда, доедающая сладкую наживку. Он оторвал звезду от наживки и бросил в море.

– Карпы. Ты видел картинки двух карпов, которые сплелись друг с другом, как знаки Инь и Ян. Они неотъемлемая часть этой истории, так же как рыба или змея, заглотившие собственный хвост. Как на ручке трости Пеннимана и на шляпе Маниуорта. И представь себе – на двери магазина Пфеннига в Гэстауне вырезан такой же знак. Ты можешь подумать, что я рехнулся, но я тебе скажу, что все эти разговоры о магии имеют под собой реальную основу: карпы, свернутые в кольца наподобие лунных дисков, наподобие монет, наподобие пуговиц на твоей рубашке, как дорожный знак, и расположение семян в цветке, и цикл смены сезонов, и планеты, вращающиеся и вращающиеся в небесах. Почитай Юнга. Это все о том же. Мы с головой накрыты магическими тотемами. Окружены маленькими отверстиями, через которые открывается вид в бесконечность, в проблески бессмертия, если уж свести это рассуждение к земному. Самые тривиальные вещи – мусор и бродяга на морском берегу, заполненные полки в лавке старьевщика – все это имеет смысл, если посмотреть под правильным углом, через правильные очки.

– Но в чем этот смысл? – спросил Эндрю, снова накручивая леску на катушку. Настоящего терпения ему всегда не хватало. И когда он ловил рыбу, это становилось проблемой. Батончик «Маундс» ничуть не помог. Он разрезал на кусочки еще одного анчоуса, насадил на все три крючка, а голову и хвост выкинул в океан в качестве приманки.

– Меня постоянно мучают сомнения, – сказал он, снимая катушку со стопора. – Допустим, все так, все устроено, как ты говоришь. Пусть пуговицы моей рубашки имеют какой-то смысл, пусть они не только пуговицы. И что? Я спрашиваю, как быть с тем, кто ничего этого не знает? С тем, кто не видит – как это сказано? – «бесконечность в одной песчинке»[74]? Он просто застегивает на пуговицы свою рубашку и идет в кафе, чтобы съесть гамбургер. Ты смотришь на гамбургер и думаешь о кругах, потом о лунных дисках, о свернувшихся кольцом змеях, о планетах, описывающих круги в пространстве. А этот другой человек смотрит на гамбургер и видит котлетный фарш. Ты меня понимаешь? Если тебя на выходе из кафе настигает смерть, то ты отправляешься в могилу с полной загадок головой. А он отправляется туда же с набитым животом. Так что же оно все значит на самом деле?

– Понятия не имею, – сказал Пиккетт. – Но собираюсь выяснить.

Глава 10

Прочтя сообщение о том, что Парацельс не умер, а сидит живой, спит или дремлет в своем склепе в Страсбурге, спасенный от смерти каким-то из его особых лекарств, Либавий заявляет, что скорее поверит в того старого еврея по имени Агасфер, который бродит по миру, называемый то Буттадиус, то как-то иначе другими…

Уильям Сейбин Баринг-Гулд, магистр искусств. «Забавные мифы Средневековья»

[75]