Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

У меня никогда не будет лучшей возможности публично заявить о своей любви к английскому языку. Я рада, что история Америки разворачивается именно так, как она разворачивается, глава за главой, потому что таким образом Америка и стала страной, которую я так сильно люблю. И особенно я рада тому, что первые американцы были англичанами, ибо благодаря этому мне посчастливилось унаследовать тот прекрасный язык, на котором я думаю. Мне кажется, что ни в одном другом языке счастье не может быть столь сладким, а логика столь чистой. Я не уверена, что смогу поверить в существование своих соседей так же, как я верю сейчас, если буду думать о них не на английском. Я бы даже сказала, что моя убежденность в бессмертии души связана именно тем, что оно было обещано мне на английском. И поскольку я зависима от своих предрассудков, я просто обязана любить английский язык!

Всякий раз, когда учителя делали что-то особенное, чтобы помочь мне справиться с моими личными трудностями, я про себя благодарила их. Для меня было так важно, что они останавливали урок, чтобы мне помочь, что только за одно это я должна их любить. Дорогая мисс Кэррол, из второго класса, была бы крайне удивлена, узнав, какие мелочи я помню, и всё потому, что в то время я была поражена тем, с какой готовностью и добродушием она обращала внимание на мои трудности.

Мисс Кэррол говорит, глядя мне в глаза:

«Если у Джонни три шарика, а у Чарли вдвое больше, то сколько шариков у Чарли?»

Я поднимаю руку, чтобы мне разрешили говорить.

«Учительница, я не знаю, что такое вдвое».

Мисс Кэррол подзывает меня к себе и шепчет значение странного слова, и я могу написать правильный ответ. Для неё это повседневная работа, для меня – особое проявление доброты и профессионализма.

Та, которую я встретила в следующем классе, стала настолько близким мне другом, что я с трудом могу поставить её в один ряд с остальными, хотя ни о ком из них я не говорила легкомысленно. Её одобрение всегда было для меня ценным, во-первых, потому что она была «Учительницей», а в дальнейшем, на протяжении всей её жизни, потому что она была моей мисс Диллингхэм. Поэтому велико было моё горе, когда вскоре после перехода в её класс я понесла наказание – первое, и предпоследнее в моей школьной карьере.

Ученики, склонив голову к парте, повторяли хором молитву «Отче наш». Я изо всех сил старалась не отставать от них, но мой разум не мог выйти за рамки слова «святится», смысла которого я не понимала. В середине молитвы еврейский мальчик, сидящий через проход, наступил мне на ногу, чтобы привлечь моё внимание. «Тебе не следует читать эту молитву», – с серьёзным видом прошептал он, – «она христианская». Я шепнула в ответ, что это не так, и произнесла «Аминь». Я не знала, что он был прав, но имени Христа в молитве не было, и я должна была делать всё, что делали на уроке. Если у меня и были какие-то еврейские моральные принципы, то они были куда слабее моего интереса к школе. Как это было по-американски – два ученика, сидят бок о бок в школьном классе, каждый придерживается своего собственного мнения, но оба подчиняются общим правилам, ведь мальчик всё же склонил голову, как велела учительница.

Но мисс Диллингхэм знала только то, что двое из её учеников перешёптывались во время утренней молитвы, и она должна их наказать. Так что меня пересадили с почётного ряда на самый дальний, и прошло ещё много дней, прежде чем я простила этого юного миссионера, моя жажда мести не была утолена тем, что он понёс наказание вместе со мной. Учительница, конечно, слышала наши оправдания, но для религиозных споров было своё время и место, и она хотела, чтобы мы это запомнили.

Я до сих пор помню, как мы бились над словом «water»[14], мисс Диллингхэм и я. Мне никак не удавалось правильно произнести звук [w], и всякий раз я говорила «во: тэ» вместо «уо: тэ». Моя учительница терпеливо работала со мной, изобретая артикуляционные упражнения, чтобы мои упрямые губы смогли воспроизвести звук [w], и когда, наконец, я научилась быстро чередовать слова «вилидж»[15] и «уо: тэ», не путая начальные звуки, это памятное слово было мёдом на моих губах. Ибо мы победили, и учительница была довольна.

Овладение языком таким образом, слово за словом, имеет своё очарование, которое компенсирует любые неудобства. Это как собирать букет цветок за цветком. Принесите букет в свою комнату, и настурции в нём воплотят в себе всю пламенную феерию красок, которой увит ваш забор; жёлтые анютины глазки напомнят о бархатном цветочном полумесяце, что пылает под эркерным окном; брызги жимолости источают тот же сладкий аромат, что и колеблющееся на ветру в окружении пчёл душистое облако цветов на вашем крыльце – весь сад в стеклянном стакане. То же самое чувствует человек, с любовью собирающий слова. Определённые слова навсегда остаются связанными в сознании изучающего язык с важными событиями. Поэтому, я могла бы написать историю своего английского словарного запаса, которая в то же время будет рассказом о моих передвижениях, ошибках и триумфах в годы моей инициации.