Земля под копытами

Сначала город ассоциировался у него с пряником и морсом, которые привозили перед праздником тетки, потом с халвой. Петро мечтал, что, когда вырастет и будет жить в городе, он купит полную бочку халвы и съест за один присест. Тетки говорили ему: «Если будешь хорошо учиться, — вырастешь, заработаешь много денег и купишь халвы сколько захочется». Четыре класса пакульской школы он окончил на «отлично». Потом к соседям приехал на лето городской хлопчик с красным, в белых рисованных цветах надувным шаром. Он подарил этот шар Петру, и с той поры город виделся ему украшенным яркими цветными шарами. Обычно я слушал эти Петровы байки с недоверчивой улыбкой. В добром настроении он мог рассказывать про свое пакульское детство бесконечно. «Я впервые въехал в город на возу с арбузами… — рассказывал мне Харлан. В тот воскресный день мы с ним ужинали в ресторане «Прага», ели фирменное мясное блюдо под названием «Моравские воробьи» и запивали хорошим сухим вином. — С самых малых лет, сколько помню себя, я ни одной минуты не думал, что взрослым буду жить в Пакуле. Я знал, что настоящая жизнь начнется, лишь когда я навсегда уеду из Пакуля. Долгие годы я ждал и волновался. Я любил город, еще не зная его. Я с детства мечтал утвердиться в глазах людей, но не в Пакуле (Пакуль я любил и одновременно презирал), а в городе. Я мечтал завоевать город, как женщину, поразившую воображение, взять его приступом…»

Наконец я добрался до такси, дожидавшегося меня, вытряхнул из туфель землю и плюхнулся на переднее сиденье. Машина развернулась и помчалась, вызванивая на ухабах. Дождевые тучи стлались над самой дорогой. Котенок свернулся в клубочек, притих. Шофер скосил удивленные глаза, и я произнес взволнованно:

— Пакульский кот!..

Глава седьмая

Киев летел навстречу — ехали быстро.

Открыв глаза, Шишига с облегчением увидел у края неба красные огни радиоантенн. Была минута, когда Андрей вновь ощутил беспокойство. Сумерки сгустились, сосны подступили к самой дороге, туман темнил огни встречных машин, размывал очертания видимого мира, и казалось, что нет ни асфальтированной дороги, ни линий электропередачи вверху, а машина затерялась в непроглядном, необъятном мраке. Полил не по-осеннему буйный дождь. Шофер остановил машину на краю дороги, прикрыл голову газетой и принялся ставить щитки на ветровое стекло. Ветер развихрил молодые тополя в подлеске, небо легло на мокрый луг, и только в машине еще тлел живой огонь: тут не было ни дождя, ни ветра. Шишига сжался и притих. «А в Пакуле сейчас темень и грязища…» — подумалось ему, и он порадовался тому, что сидит в уюте и тепле.

Шофер не отрывал глаз от дороги, Георгий Васильевич дремал. Котенок нарушил одиночество Андрея, лизнул шершавым языком ладонь. Шишига пробежал кончиками пальцев по его костлявой спине, пощекотал за ухом. Котенок забрался под полу пиджака, свернулся и опять притих. Андрей ощущал тепло его крохотного тела и сидел спокойно, чтоб не потревожить Пьера (еще по дороге от Пакуля до Мрина ему пришло на ум так назвать котенка). Глаза его увлажнились от умиления: не такой уж он плохой человек, если хочет любить и любит это крохотное, беззащитное живое созданьице. Сильные любят лишь слабых. Мир, в который сейчас едет Пьер, так велик, что котенок в нем как маковое зернышко. Только он, Андрей, мог защитить его.

— Ну что, Пьер, — прошептал Шишига, наклонившись к котенку. — Довольно дрыхнуть, соня. Наш Киев скоро…

И будто от этих его слов сумерки вдруг распались, на горизонте между небом и землей повис гигантский круг освещенного огнями вечернего города. Андрей взял котенка на руки, ткнул носом в стекло. Жадно следил, как Пьер, поблескивая антеннами пышных усов, косил выпуклые глаза на городские огни, и Шишига смотрел сейчас на город его же, пакульскими, глазами: словно впервые видел громады кварталов, засеянные блестками освещенных окон, прямоугольники новых многоквартирных домов, такие отличные от форм биологического, растительного мира и такие уверенные в себе, что живые линии молодых тополей по обеим сторонам магистрали казались жалкой неудачей творца; огни мерцали, переливались, вились, словно на табло гигантской кибернетической машины, электронного мозга. Искрились провода над трамваями, троллейбусами, сине-зеленые змейки плавали в витринах, асфальт после недавнего дождя тоже сверкал, разрисованный в красное, зеленое и желтое строгими светофорами. Шишига впитывал в себя город, как хмельной напиток. Одной из множества фантастических идей Петра Харлана было привезти в Киев теток и показать им завоеванный Харланом город. Он отодвигал эту минуту то до въезда в новую квартиру, то до свадьбы. Тетки приехали, но на его похороны…

— Ну, как там твой пакульский кот? — прозвучал добродушный голос директора.

— Любуется Киевом. В диковину… — счастливо улыбнулся Андрей.

— Так-так… Кажется, не опоздали.

Город тяжело вдыхал в себя неисчислимую массу людей, чтобы через какие-то часы точно так же тяжело выдохнуть ее в микрорайоны и предместья.