Земля под копытами

Я и сам не знал, почему так спешу к Юрку. В этой торопливости было что-то от комплекса вины. Я мог послать им поздравительную телеграмму или завтра поздравить в конторе. Логически рассуждая, Великий Механик и Лелька должны были бы теперь заискивать передо мной: как-никак — помощник директора… А между тем заискивал я, будто хотел таким способом загладить свою вину перед Юрком или оправдаться.

Я стал припоминать, какой я впервые увидел Лельку: серенькая провинциальная девчушка в коричневом платьице с белым кружевцем на воротничке; она походила на гусенка, который только что выбился из пуха и еще не покрылся перьями. Это было в такую же пору, золотой осенью. Около шести из приемной позвонил Петро:

— Это Харлан. Возьми за шкирку Великого Механика и ждите меня. Нужно выпить.

Садилось солнце. В Шевченковском парке палили листья; горьковатый тревожный дым обволакивал деревья. Мы сели за столик летнего кафе, смели с него кленовые листья. Зная привычку Петра придавать таинственность даже пустякам, я ни о чем не расспрашивал. Великий Механик поглядывал на часы: он, как всегда, торопился служить человечеству. Харлан принес из буфета четыре стакана кагора.

— Кагор осенью хорошо пьется. — Он покрепче уперся локтями в стол. — Я сейчас познакомлю вас со своей землячкой, она из С. (Петро назвал задеснянский городок.) От Пакуля через болото верст двадцать, мы с ней в одном лесу грибы собирали и не знали друг о друге. — Он попытался изобразить улыбку на своем лице, которое сегодня казалось странно застывшим. — А вот и ее милость…

Лелька еще издали улыбнулась Харлану, потом заметила нас и страшно смутилась. Остановилась шага за два от стола; школьный портфельчик держала перед собою.

— Здравствуйте!

— Нет, вы глядите, она застыдилась! — Щеки Харлана зарумянились, он обеими руками взял стакан с вином и уже не выпускал, с силой сжимая его. — И это, ей-бо, искренне, ни капельки кокетства! Но познакомьтесь. Двое пакульцев, а третий — гений, еще не признанный человечеством, живое воплощение людских честнот. Но хороший хлопец. Ну, выпьем за историческую встречу!

— Мне на лекции, — Лелька отставила стакан.

— Общество непьющих. Он не пьет, она не пьет. Сейчас пошлепаете вместе к светлым знаниям. А мы с Андрейкой будем пить-гулять! Как там, тебя не обижают? Если что — сразу мне, я их пощекочу, я их насквозь вижу… — И к нам: — Я ее пока что тут в фирму «Рассвет» устроил. Старик обещал взять к нам в контору, я его все подзуживаю, на том свете, говорю, засчитается, она ж — святое дитя, другой такой нет. Лелек, расскажи, как ты в университет поступала.

Девушка опустила глаза. Возбужденность Петра ее угнетала.

— Опять застыдилась! Закончила с медалью, сдавать нужно один-единственный экзамен. И вот на экзамене, когда преподаватель поднялся из-за стола, ей под ноги бросают шпаргалку. Соседка по столу. А преподаватель: «Ваша?» Она молчит. «Так не теряйте, еще на следующий год пригодится». И попросил из аудитории. А я в это время сидел в парке, болел за одного пакульского, отец просил помочь, вижу — выходит ребенок и ревет. Я к ней — что случилось? Рассказала. «А что ж ты не сказала, что это не твоя шпаргалка?» — спрашиваю. «Как же, — говорит, — человеку зло сделать…» Ну я чуть не упал на колени перед нею. «Домой заявиться боюсь! — заливается она слезами. — Мать — директор школы, скажут: сделала медаль». Ну я и начал ее спасать. Землячка все же… Договорился, чтобы приняли на заочное. Теперь вечерами на лекции ходит, знаний набирается. Ну, пора тебе, Лелька. Позванивай. Юрко, ты в библиотеку? Проводи ребенка…

Долго смотрел им вслед, потом допил вино:

— Они сойдутся. Помянешь мое слово…

Они действительно сошлись. Но Петра уже не было на свете, а я ехал замаливать грехи.

Мне открыл Юрко — в неизменно черном свитере, с кухонным ножом в руке и в переднике.

— Гостеприимно встречаешь друзей! — воскликнул я, указывая на нож, изо всех сил бодрясь и делая вид, что за последние дни ничего между нами не произошло. — Ну, старик, поздравляю тебя, по-доброму завидую…

Мне хотелось быть искренним, но в моих словах, в голосе, в интонации прозвучала фальшь.

— А, Андрей… Заходи. Извини, руки в масле. — В противовес моему высокому фальцету, голос его был спокоен и строг. — Лелька, к нам пришли… — Его сухие губы изображали вежливую улыбку.

Впрочем, я стал весьма подозрительным. Может, ничего такого и не было. Руки его действительно были в масле, блестели. Он стоял над самодельным столиком у стены и крошил в высокую миску вареную свеклу. Крохотный коридорчик, где я с букетом цветов, ликером, плащом на руке и в добротном праздничном костюме чувствовал себя словно в клетке, служил молодым кухней. Лампочка под низким потолком, которую Юрко постоянно задевал головой, качалась, и тени гуляли по углам. Дверь открылась, на пороге комнаты стояла Лелька. Нам троим в коридорчике было бы тесно. Губы ее улыбались, а глаза смотрели мимо меня.

— Юрко, что ты там копаешься, приглашай гостя в дом. К нам обещали зайти друзья, вот мы и стряпаем.