Земля под копытами

В землянку Галя вернулась с полной охапкой дров. Полусонный Андрейка примостился у Антона на колене. «Кую, кую, чобиток[17]…» — бормотал Антон, прикрывая ножки мальчика полой старого кожушка.

— Пошью я, девка, твоим кавалерам валеночки. Пока ты там для них хромовые со скрипом сапоги справишь, ноги в тепле будут.

— Когда заживем по-людски, прибегу, огород вам прополю, — только и нашлась Поночивна.

— Э, как заживем по-людски, приду я, молодица, к тебе. Так ты меня в красный угол посади, жбан горилки поставь. Закусывать я теперь не закусываю, так что закуски дядьке не нужно…

Галя согрела воды, подмыла вымя козе и села доить. Была у Антона картошка, вот и надумала картофельный суп с молоком сварить. Давно дети такой вкуснятины не ели. У Гали даже слюнки потекли, как про молочный суп вспомнила. Да и Антон молочком потешится. И что б она без козы своей делала? И так ей люба и мила стала Мурка, что прижалась головой к теплому козьему боку, едва не поцеловала.

Вот тут и началось…

Загудело, заревело, заухало — конец света, да и только!

Землянку, как лодку, раскачивало.

Нет места Гале с детьми ни на земле, ни под землей.

— Под стены ложитесь! — крикнул хозяин землянки. — Началось!..

Галя потащила детей в угол, раскинула руки, как крылья, прикрыла их собою. Коза Мурка прибежала, легла рядом, дрожит вся. Через какое-то время все стихло. Как и началось — внезапно. И сразу зачастили выстрелы из винтовок, автоматов и пулеметов, да так часто и гулко, будто по туго натянутому небу барабанил град.

— В атаку пошли хлопцы! — Антон проковылял к порогу землянки, прислонился к проему, но дверей не отворял. — Ух, стратегия…

— Ма, кушать, — захныкал Телесик: вчера, бедняга, без ужина уснул.

— Молчи уж, а то немцы придут — навеки накормят! — обозлилась Галя. На себя гневалась. Может, лучше бы в Сиволожи пересидели? По острию ножа ходят. Но и в Сиволож фронт придет, и там такое же будет. В оконце над дверью багровело небо, все ярче, словно разгоралось, подожженное с краю. Девочкой еще слышала Галя от бабки, что перед концом света загорится небо и свернется свитком. Уж и лица бабки своей не помнила, а слова ее лежали где-то на донышке памяти и теперь вот всплыли. Только потом догадалась, что пожар на небе от восходящего солнца, и страх отпустил ее. Начинался день, а начало дня она любила. И смолоду, и теперь — каждый новый день ждала, как чуда. А вдруг что-то доброе случится, радость нежданная?..

Галя зажмурила глаза, боясь подумать о том, что сулил сегодняшний день.

Как бы не напророчить беды.

Достала из дальнего кармана три сухарика и раздала детям. Они захрумкали, как мышки. Бог знает, сколько времени прошло. Из разбитого окошка потянуло холодом. Небо побелело, как полотно. Антон вернулся к погасшей печурке, высек огонь, закурил.

Не жизнь — ожидание.

Стрельба то удалялась, то приближалась, как перекаты грома в летний день, когда небо обложено тучами, и не знаешь, откуда ждать грозы.

А потом Галя услышала, как скрипит снег под ногами множества людей, и голоса почти над головой:

— Товарищ командир, землянка!

— Осторожно, может, фрицы.

— Наши! — Галя думала, что с ума сойдет от радости.

Она вскочила и бросилась к дверям. Споткнувшись на ступенях, упала в снег, снова вскочила и повисла на сильных, пахнущих металлом и порохом руках.

— Наши!..

Галя смеялась и плакала, плакала и смеялась.

Весь день и вечер варила бойцам картошку: в землянке установили рацию, народу перебывало — дверь не закрывалась. А утром сказала Антону:

— Домой пойду.

— Пусть дорогу расчистят, молодица. Да и гремит поблизу. Немцев от Сиволожи теснят.

Очень не хотелось Антону, чтобы они уходили. Прилепился душой к детям, а они к нему. Но в гостях хорошо, а дома — лучше. Галю к дому тянуло. Все расспрашивала солдат, не сгорели ли Микуличи.

Выбрались от Антона не с пустыми руками. С полпуда чечевицы Антон в мешок отсыпал, бойцы две хлебины и консервов дали. Не отказывалась Поночивна: дома голые стены ждут, а может, и стен нету. Антон долго стоял у землянки, все глядел им вслед. Пошли напрямую. У Таборища остановились передохнуть, оглянулись: Пручаи в сплошном дыму, где-то меж Пручаями и Сиволожью бой идет. Низинами дым плыл в поля. Навстречу ему вдоль оврагов двигались колонны бойцов, везли пушки.

На дорогах и косогорах снегу мало, а в низинах Поночивна увязала, а Сашко со своей ношей вовсе тонул. Коза Мурка не шла, плыла в сугробах. Оглянулась Галя: у Сашка только голова из снега торчит. Плачет хлопец, самому не выбраться, узлов руки не держат. Поставила Андрейку на ровном месте, а сама с Телесиком побрела обратно в низину. Пока узлы у него брала, пока снег из сапог вытряхивала, Андрейка по косогору вниз махнул в новых, сшитых Антоном валеночках. А тут как громыхнет на юру — снаряд разорвался. Галю с детьми горячим ветром так и опалило; в снегу осколки шипят. Андрейка на снегу разглядел раскаленный осколок: «Мама, цаца!» — закричал, — и хвать рукой. А руку огнем обожгло. Бросил осколок, заревел и бегом к матери. Галя еще добавила ему ниже пояса:

— А кто тебя просил руками хватать!