Земля под копытами

— Ты сейчас такой добрый, — тихо сказала Олена. — Я это чувствую. Я даже по голосу в телефоне почувствовала, какой ты. Ты человек со странностями, и настроение у тебя меняется, как погода осенью. Когда ты мне звонил, ты был совсем другой, не такой. Я даже подумала, что тебе не очень хочется меня видеть. И что ты не уважаешь меня… за тот вечер. На вечере было столько молодых девушек, я думала, что для меня уже все в прошлом, и вдруг в моей жизни появился ты. Я себя не оправдываю, я должна была вести себя иначе, строже, но разве мало я жила только для Прагнимака, разве я не имею права на что-то свое? Впрочем, не будем об этом. Твоя боль — моя боль, а моя боль тебя не касается. Все мужчины такие, и я тебя не упрекаю. Ты еще не сердишься на меня?

— Глупенькая, — с грубоватой нежностью сказал я. — Мне было очень хорошо. Это самый приятный вечер в моей жизни.

Олена подняла голову и легонько поцеловала меня, это был очень нежный поцелуй, без намека на будущую физическую близость. Мы взялись за руки и вошли в комнату.

— Вот тут мое царство. — Олена щелкнула выключателем, комната погрузилась в сумерки, лишь в одном углу, неподалеку от балконной двери, рдел розовый, подсвеченный электрической лампочкой зонтик бара. Между креслами, на выдвинутом столике, — рюмки, кружочки лимона и ветчина. Мы сели в кресла. Олена открыла бар, уставленный разноцветными бутылками.

— Сейчас я буду тебя лечить. У нас всегда найдется бутылка коньяка, как в каждом порядочном доме… — В последних ее словах зазвучала грустная ирония. — Прагнимак пьет мало, но еще никогда не возвращался из командировки с пустыми руками — он любит коллекционировать экзотические напитки. — Олена наливала коньяк из граненой бутылочки, свет отражался в темных гранях и скользил по ее рукам и лицу.

Я поймал ее руку и благодарно поцеловал. Мне и вправду было хорошо. Олена смутилась:

— Что ты, Андрейка!..

— У вас с Прагнимаком есть дети?

Я не должен был так спрашивать, но было уже поздно.

— Я похожа на женщину, у которой нет детей?

Я растерялся, но вовремя нашелся:

— Нет, но ты смотрела на меня, как на пятилетнего.

— Мужчина, который нравится женщине, всегда для нее ребенок. А вы этого не понимаете. Моему лоботрясу уже семнадцать. Странно, правда? Я рано вышла за Прагнимака, когда училась на втором курсе. Наш сын у моей мамы. Там у него есть отдельная комната, где он конструирует какую-то неслыханную гравитационную машину. Я не разбираюсь в технике, а он не интересуется моими делами. Когда он прибегает ко мне просить деньги на какие-то там конденсаторы, я смотрю на него снизу вверх, потому что он выше меня на голову, и спрашиваю себя: неужели это я его родила?..

Я попросил разрешения снять пиджак, повесил его на спинку стула. Взял крохотную рюмочку с коньяком, нежно взглянул на Олену и неожиданно для самого себя произнес привычное Харланово:

— Хай живе…

— Хай живе… — Олена рассмеялась. — Эти два дня мне было очень грустно, но я вспоминала твое «Хай живе!», и мне снова хотелось жить.

Я выпил, Олена только пригубила и налила мне. Теперь мы оба выпили до дна. Коньяк был мягкий на вкус. Мне захотелось поскорее опьянеть. Понемногу я стал забывать, как попал в эту комнату. Мне показалось, что знаю Олену давно, и не впервые сижу в этом уютном розовом мирке, и буду сидеть завтра.

— Я мечтаю побывать в погребах, где выдерживается вино, — сказала Олена. — Только не с экскурсией, одна. Идти, идти, а в дубовых бочках — вино, которому уже пять, десять, двадцать лет. Полумрак, пьянящий запах, таинство дозревания и претворения… Мне кажется, что хорошее вино — это как женщина… Сорокалетняя, — добавила она печально.

В коридоре резко зазвенел звонок. Стихло, и вновь — такая же резкая трель. Я поднялся, торопливо натягивая пиджак, зацепил локтем откидной столик: рюмка с коньяком упала, а в баре звякнули бутылки. Олена откинулась на спинку кресла и следила за мной. Я спрятал руки в карманы, чтобы скрыть нервную дрожь, неуверенно шагнул к окну. Третий этаж, старый дом, высоко. Далеко внизу темнела в пятнах света улица. Сейчас войдет Прагнимак, и все будет кончено: завтра можно не появляться на работе, разве что принести заявление об уходе и отдать ключ от квартиры Петра Великому Механику. Противно подташнивало — от страха. Олена шепотом сказала:

— Если он — у него ключ. Начнет отпирать. Но он всегда предупреждает. Наверно, принесли телеграмму…

Больше не звонили. Стало до нереальности тихо, ни звука. Я боялся пошевельнуться. Чуть скрипнула дверь гостиной.

— Сквозняки, — громко сказала Олена. — Нужно закрыть форточку. Хотя пусть, сейчас мы будем курить, правда?