Заклеивая конверт, он представил мать, которая будет плакать от радости, прочитав об его успехе. Наплакавшись, она побежит по соседям хвалиться, что Андрей получил в Киеве квартиру. «Почти в центре города, — прибавит она уже от себя. — Андрейку повысили по службе, теперь у него очень ответственная должность. И та была, конечно, ответственной, но эта еще ответственнее. Теперь у него будут заграничные командировки, скоро должен поехать в Англию, а в той Англии такие сырые осени и зимы, дожди и туманы, а у Андрейки слабое горло, еще в детстве собирались вырезать гланды, да так и не вырезали…» Она будет фантазировать, все больше веря в собственные выдумки.
Шишига подошел к окну и засмотрелся на поле, темневшее за цветистым островком кооперативных дач. За полем — лес, а дальше — леса Придеснянья, и мринская околица, и Пакуль, где в Рогу, под лесом, Харланов двор. Чаще всего Харлан вспоминал не о хатенке, которую тетки после войны купили у деда Шишиги и в которой он вырос, а тот двор в Рогу…
Белый туман поднялся над полем, и поле уже не казалось таким чужим.
Никто не уполномочивал меня встречать Прагнимака. Директор сказал, чтобы послали на аэродром машину — только и всего. Но я знал, что должен приучить Илью Денисовича к мысли о моем внезапном выдвижении раньше, чем это произойдет на самом деле. Воспоминание о вчерашнем вечере, проведенном с его женой, прибавило мне нахальной уверенности. Я накупил газет, закрылся ими, словно веером, но не читал, а внимательно следил за летным полем. Самолет уже приземлился и подруливал к стоянке. Прагнимака я выделил из толпы сразу, когда он шел еще по трапу. Плащ на руке, худенький портфельчик в правой, стремительная для его уже немолодых лет походка. «Заместитель директора так и не приобрел солидности и навряд ли ее уже приобретет», — подумал я с некоторым высокомерием, неожиданно возникая перед ним и протягивая руку к его портфелю. Острый, удивленный взгляд остановил меня.
— Благодарю. — Прагнимак переложил портфель в другую руку. — Я пока что не инвалид… Что случилось?
— Все в норме, — поспешил я. — Мне поручено вас встретить.
— До сих пор я и сам находил дорогу. — Прагнимак пожал плечами. — Хорошо, как там у нас с квартальным планом, не слышали?
Харлан хвастал, что умеет предвидеть успех или неуспех человека на административной лестнице по его манере держаться, разговаривать. Прагнимаку он не пророчил особенного успеха: слишком угловатый, не ложится в кладку, а обтесываться не желает. Теперь я сомневался в пророчестве Харлана. Я чувствовал себя в эти первые минуты перед заместителем директора мальчишкой, который набедокурил и думает лишь о том, заметят его грехи или нет. Не нужно было тянуться к Прагнимакову портфелю. И если уж приезжать на аэродром, так не в праздничном костюме. Прагнимак не любит парадности. Да и не в деталях дело. Этот острый, проницательный, а главное — бескомпромиссный взгляд…
И я не бросился открывать дверцу машины, как сделал бы это для Георгия Васильевича, а подождал, пока Прагнимак откроет ее сам и опустится на заднее сиденье. Лишь тогда и я сам примостился с краю. Рядом с шофером заместитель директора никогда не садился, не любил выставляться, а я не хотел, чтобы он смотрел мне в затылок. Я боялся его глаз. Но сегодняшнее утро наедине с Прагнимаком — мое первое испытание. Если не выдержу его — на этом все для меня и кончится. Другого такого случая может не быть. Перебороть свой страх и пробудить в заместителе директора интерес к себе. Я вновь и вновь воссоздавал в памяти вчерашний вечер, чтобы приободриться. «Побольше слов», — мелькнула спасительная мысль. Слова — это туман, дымовая завеса, хорошая маска.
— С планом пока что в норме, перспективы хорошие. Но, по моему мнению, мы еще зря тратим немало рабочего времени. Мы смеемся над лозунгом американцев: время — это деньги. Думаю, нам не помешало бы перефразировать его и взять на вооружение: время — это план. Вчера я наблюдал за нашей комнатой с часами в руках. Едва ли не четверть драгоценного рабочего времени тратим на разговоры! Два часа ежедневно мы работаем только языками. Это общественное бедствие! То ли еще творится после футбольного матча, а зимой — после хоккейных баталий или после очередной серии многосерийного телевизионного фильма? Кто с этим должен бороться, как не мы!..
Естественно, я никогда ничего не подсчитывал, до сих пор наши общие успехи интересовали меня разве что с точки зрения премиальных — дадут или не дадут в конце квартала. Но я так и сыпал цифрами, первыми, что приходили на ум, это была чудесная минута вдохновения, когда не мы собой управляем, а управляют нами ангелы или дьяволы. Ей-богу, Петро Харлан был бы в эту минуту мною доволен! А может, и позавидовал бы моей ловкости. Прагнимак сначала слушал без внимания, отвернувшись к окну, но вскоре его взгляд остановился на мне, в нем светилось любопытство, и теперь я не боялся этих глаз. Я играл правдиво, как талантливый актер.
— Мы не должны опускать руки, мы должны противопоставить свою волю инерции масс, мы…