Земля под копытами

Великий Механик никакого особого положения в конторе не занимал, обычный конструктор первой категории, даже не ведущий, — самостоятельной работы ему почти не поручали, а все потому, что у него всегда масса идей в голове и нет им удержу. Дни и ночи он ищет новые варианты, но не может выбрать окончательного, его машины нежизненны, потому что рассчитаны на высшую, не сегодняшнюю технологию и на высшую квалификацию людей, которые должны эти машины обслуживать. Великий Механик нужен конторе постольку поскольку. Внешность у него неброская, неприметная, хотя он после знакомства с Лелькой и изменился в лучшую сторону. Лелька научила его одеваться по-человечески, заставила вставить зубы — щербинка впереди очень портила его улыбку, — и подстрижен он теперь аккуратно, не то что прежде. Но все же в конторе его особенно не принимают всерьез, и директор никогда не будет спрашивать у какого-то неприметного сотрудника, каковым является Великий Механик, об Андрее Шишиге, и все же в эту минуту я почему-то заискивал перед ним.

— Но опустимся, друг мой, на землю! — продолжал я ласковым тоном. — Георгий Васильевич попросил меня заменить Харлана, он весьма благосклонен ко мне, я сегодня же попрошу его, чтобы тебя перевели в ведущие или в руководители бригады, ты давно этого заслуживаешь, ты — талант, а ходишь в одной упряжке с бездарью. Сразу же и перспектива: сегодня бригадир, завтра — заведующий отделом, да и лишняя тридцатка не помешает. А с Лелькой я так решил: пусть перебирается за мой стол, заведующий отделом возражать не будет, ведь она уже на втором курсе института, и вот вам в семейный бюджет еще десятка. Когда вы поженитесь, нужно будет думать не только о вечности, но и о семье.

— Ты обо мне заботишься больше, чем я сам. — В голосе Юрка слышалась издевка.

— Как знаешь, — буркнул я. — После смерти Харлана нас осталось двое. Да и Лелька твоя, ты это знаешь, мне, как и Петру, не чужая. Дай сигарету. Снова начал курить. Столько держался, а после похорон закурил. Это ужасно… Так что ты говорил про антииммунитет.

Я курил, вдыхая полные легкие дыма, и слушал, как Великий Механик уже без прежнего энтузиазма рассказывает о новейших идеях в медицине, которыми он теперь увлекался. Антигены, патология, болезнь… Если бы Лелька перебралась за мой стол, кто-то автоматически занял бы ее место, и пошли бы перемещения, как лавина с гор, таким образом, я останусь на месте Харлана, а со временем пойду и выше…

— Ты меня не слушаешь, — донесся до меня обиженный голос Великого Механика.

— Я очень устал. И эта новая должность… Столько сразу на плечи навалилось. Ты в читальне сегодня был? Я тоже приду. Мы должны еще о многом поговорить. Хай живе… — невольно вырвалась у меня Петрова поговорка.

Я пошел меж столами деловитой походкой Петра Харлана и уже не обращал внимания на иронические взгляды коллег. «Пусть таращатся, они все мне завидуют», — подумал я со злостью, и вдруг скрежетнул зубами. Оглянулся — не услышал ли кто? Но я был уже на лестнице. Внизу, среди бумажных огородиков кочанами капусты возвышались головы сотрудников, только мой стол светился, как лысина, как лоскут ничейной земли среди вскопанных и засаженных участков. Великий Механик и Лелька, чьи столы были рядом, вместо того чтобы смотреть в чертежи, не сводили друг с друга влюбленных глаз. Еще ни одна женщина не смотрела на меня так, как Лелька смотрела на Юрка. В это утро я или завидовал каждому встречному, или подозревал всех в зависти ко мне. Великий Механик никогда не достигнет того, чего уже достиг я, хотя для меня это только первая ступенька. У него много фантастических идей, много огня, но он заурядный человечек и больше разбирается в книгах, чем в реальной жизни. Лелька и книги — и ему уже больше, ничего не нужно, серенькая посредственность. Да если бы Харлан сам не подсунул ему Лельку, в голове Великого Механика даже мысль о таком везении не появилась бы. Он боялся женщин. Потому что женщина — это уже реальность. Харлану нравилась Лелька, но она не смогла бы помочь ему в достижении заветной цели.

Вдруг меня озарило: сколько времени для продуктивной работы освободится после простейшей реорганизации — усадить всех, кто в комнате, спинами друг к другу! Разговоров станет вдвое меньше. А Юрко и Лелька не будут восемь часов улыбаться друг другу, как телята весне. Я представил себе серьезное лицо Прагнимака, задумавшегося над моим рационализаторским предложением, и мне захотелось громко засмеяться, но я поборол минуту слабости, собрал свое лицо, что так и расползалось от смеха, словно вылепленное из сырого теста, озабоченно нахмурил брови. И только тогда я вошел в приемную.

Еще не переступив порога, почувствовал опасность… Я навострил уши и припал к земле: где-то шуршала листва, там, за деревьями, кто-то крался, и на меня вдруг повеяло острым людским духом. Лес сразу стал чужим, грозным. Я шмыгнул в кусты, поджав хвост…

Тряхнул головой, лес исчез. Какая-то бессмыслица, минутное помрачение — этот волк в лесу… Секретарша улыбалась не так холодно, как вчера.