Земля под копытами

Но понемногу волна холодной искренности отхлынула, и Шишиге захотелось найти себе оправдание: нельзя, даже перед самим собой, представать в таком неприкрытом виде. Андрей начал думать о том, что Великий Механик давно порывается уйти из проектно-конструкторской конторы в институт, ему хочется больше творческой работы. Но уж слишком он боится перемен, особенно после знакомства с Лелькой… Теперь директор, если он принял всерьез все сказанное Шишигой, сам подтолкнет Юрка к этому решительному шагу. Андрей решил, что этот разговор только на пользу Юрку. Однако осадок в душе остался, и пейзажи за окном машины уже не волновали его. Он закрыл глаза, считая, что лучше подремать, но сквозь серый туман дремоты то и дело проскакивали искорки неожиданных мыслей, воспоминаний, картин прошлого. Андрей попытался вспомнить себя прежнего, еще до трагедии с Харланом, и прежняя жизнь представилась ему такой светлой, что Шишига даже встрепенулся, желая шагнуть назад, в прошлое, чтобы вновь ощутить прежнюю легкость и беззаботность.

Например, он любил вечерами посиживать за бокалом вина в баре на Крещатике и бездумно смотреть, как густеют за стеклянными стенами сумерки, как дым синими клубами окутывает люстру под потолком и зависает на крыльях неподвижного вентилятора. В такие минуты он действительно ни о чем не думал: над его уютным гнездышком тихо проплывало время, словно спокойная могучая река. Он выкуривал единственную сигарету, которую разрешал себе раз в день. Зато эта единственная сигарета была чрезвычайно ему по вкусу, и он с наслаждением глотал дым, как вино или кофе, мелкими глотками. Бывало, с ним заговаривали подвыпившие люди, он слушал их пьяную болтовню и молчал.

В выходные спал едва ли не до полудня, потом тщательно брился, надевал свежую сорочку, праздничный костюм и ехал в ресторан обедать. Выпивал сто граммов водки и не торопясь съедал свой обед. Потом обычно бродил по Киеву, смотрел какой-нибудь фильм, а вечером напрашивался в гости к знакомой разведенной парикмахерше. Раздевшись у нее, вешал костюм в шкаф, на плечики. Но ночевать не оставался никогда, чтобы не давать парикмахерше надежду на новое замужество. Еще он любил в дни больших футбольных баталий, когда все — даже хозяйка, у которой снимал комнату, — спешили на стадион и Шишига оставался один на весь дом, сесть в широкое кресло перед телевизором и смотреть матч, выключив звук: фигуры футболистов беззвучно метались по голубому экрану, словно мальки в аквариуме.

«Когда тебя, Шишига, родили, — добродушно говорил Петро Харлан, — поленились завести пружину. Раз всего крутнули, чтобы тебя хватило на самое элементарное, но если чья-нибудь рука крутнет еще хоть на два оборота — то, может, и ты человеком станешь…»

Петро даже на пляже не знал отдыха: то плавал у берега, то приставал к какой-нибудь компании, гонял мяч, то боролся с первым встречным. Заплывать же далеко не рисковал, через каждый метр искал ногой дно: чуть где глубоко — сразу же к берегу. И хорошо плавал, и сильный был, а боялся утонуть, боялся, что вдруг руки или ноги сведет судорога. А Шишига — напротив, был превосходным пловцом. Немного размявшись на берегу, он бросался в воду и плыл аж до середины Днепра. Возвращался, когда уже какой-нибудь пароходик или катерок начинал тревожно трубить, и лодка спасательной службы нагоняла его и поворачивала к берегу. Он выходил на берег, приятно уставший, ложился на песок, лицо от солнца прикрывал газетой или каким-нибудь детективным романом, и наступали едва ли не самые сладкие минуты в жизни Шишиги. Тело вскоре обсыхало, наливалось солнечным теплом, в груди делалось горячо, нега растекалась по жилам, было лень даже думать. Время останавливалось, и солнце покорно замирало над распростертым телом Андрея, а затем наплывало глухое, оранжевое марево…

…Андрей дремал, словно зависая в невесомости, не ощущая ни себя, ни мира, — и только когда встречная машина на большой скорости проносилась мимо них, он вскидывался на подушках директорской «Волги», улыбался, не открывая глаз, потому что все еще не хотел расставаться с полузабытым покоем, с ясным летним днем, с горячим песком… Думал о том, что, если не вытанцуется с квартирой Харлана, тесть купит им с Викой кооператив. Однокомнатную покупать нет смысла, нужно двухкомнатную, это будет стоить, конечно, недешево, ну да ничего, тесть не поскупится. А уж как бы порадовалась мать благополучию сына… Матери его, пусть бог даст ей здоровья, еще жить и жить, она все подгоняет сына с женитьбой, потому что мечтает дождаться внуков. Сельская закалка у женщины, смолоду и жала, и косила, и носила, а сейчас все время возится на своем огороде и в цветничке. Нервы у нее такие, что и он, молодой, может позавидовать. Еще поживет старая, если ничего не случится, мало разве трагических случаев происходит в наше время: ведь даже улицу страшно перейти, идешь из дома и не знаешь, вернешься ли…

Он заставил себя думать о другом…