Если бы будущие исследователи приняли данную точку зрения, рискуя оскорбить то немногое, что могло бы остаться от нашего amour propre (самолюбия), они были бы правы. Уберите хищников-динозавров — и экосистемы юрского периода, конечно, были бы немного другими, но не менее работоспособными. Уберите людей — и нынешний мир будет вполне благополучно функционировать, как и 200 тысяч лет назад, до появления нашего вида. Уберите червей и насекомых — и все пойдет наперекосяк. Уберите бактерий и их еще более древних собратьев, архей, а также вирусы — и мир погибнет.
Но давайте теперь в истинно научно-фантастическом духе предположим, что наши исследователи, подобно нам, одержимы своим местоположением в пищевой цепи. Давайте предположим, что при раскопках истории Земли они будут интересоваться влиятельными персонами древности, искать тела и кости. Каковы же в таком случае их шансы найти остатки людей?
Поскольку мы знакомы с находками фоссилий, которым сотни миллионов лет, нельзя с уверенностью предполагать, что мы как вид оставим прочный, долговечный след. Немного отрезвляет тот факт, что, несмотря на усилия многочисленных профессиональных палеонтологов последнего столетия, а также увлеченных любителей, мы обнаружили представителей лишь крошечной доли (около 0,01 % по приблизительной, но обоснованной оценке) всех когда-либо существовавших видов. Таким образом, статистика играет против нас. Фоссилизация — это азартная игра, и наши шансы невелики. Но фоссилизация — покер, а не рулетка. Вид может кое-что «предпринять», чтобы повысить свои шансы на бессмертие. Итак, давайте посмотрим, какие козыри у нас на руках.
Мы примем — возможно, к огорчению тех людей, которые дорого заплатили за то, чтобы быть глубоко замороженными в надежде на будущее оживление и исцеление, — что наши тела умирают окончательно и бесповоротно. Бессмертие, о котором мы ведем здесь речь, увы, посмертное. Как ни удивительно, но на тех, кто находится на более низких уровнях пищевой цепи, это правило распространяется не всегда. В авторитетных научных журналах утверждается, что в состоянии анабиоза бактерии могут существовать в крошечных пузырьках воды в подземных слоях соли на протяжении четверти миллиарда лет. Это спорное утверждение, которое еще может быть опровергнуто; однако такая вероятность есть. Мы, увы, не бактерии. Так что наш экскурс волей-неволей должен начаться со смерти. Что же тогда является посмертной нормой для земного многоклеточного организма?
Мягкие ткани после смерти почти всегда быстро исчезают: происходит некролиз — органическое разложение трупа[23]
. Данный процесс начинается без какой-либо посторонней помощи. Ферменты в органических тканях, которые при жизни участвовали в важных химических реакциях, принимаются за собственные клетки и начинают использовать их в качестве источника топлива. Этот процесс, называемый автолизом (самоперевариванием), приводит к разложению трупа, даже если его удается защитить от всех видов живых организмов, которые рассматривают мертвые ткани как источник энергии. В частности, бактерии и грибы, эти великие, незаменимые переработчики всех химических элементов, из которых состоят живые существа, быстро вызывают гниение и распад трупа. В этом процессе принимают участие и животные, такие как пресловутые черви, которые также рассматривают ткани как источник пищи и поглощают все, что могут. В средах, где организмы-некрофаги процветают, тела могут превратиться в скелеты чрезвычайно быстро. А временами просто поразительно быстро.Возьмем граптолитов — колониальный зоопланктон размером со спичку, обитавший в ордовикском и силурийском океанах около 400 миллионов лет назад. Они известны по твердым белковым скелетам, которые собирают и исследуют буквально миллионами; мягкие же части граптолитов почти никогда не находят. Почему? Несколько лет назад, чтобы выяснить это, ученые провели эксперимент. Хотя среди современного планктона ничего похожего на граптолитов нет, на морском дне ныне обитают их родственники, перистожаберные, с мягким телом и жестким трубчатым скелетом. Только что умерших перистожаберных поместили в резервуар с морской водой, чтобы посмотреть, что произойдет. Ждать пришлось недолго. Всего через несколько дней мягкие ткани исчезли, полностью разложившись. Но затем наблюдать стало немного скучновато. Скелетные трубочки продолжали существовать. Продолжали, продолжали и продолжали. Через несколько месяцев после начала эксперимента они все еще существовали.