Земля последней надежды. Свиток 1. Дети конопатого бога

Эрик поднялся на ноги, сдержанно шипя сквозь зубы, помог подняться стонущей невесте. Они стояли посреди круглой лесной поляны, совсем рядом с маленькой усадьбой – рубленый дом, крытый дёрном, стая (или как она тут называется), жердевая ограда, позади дома высится тёмной горкой погреб. И пусто – ни коней, ни псов, ни людей. Только белый конский череп на воротах скалится крупными зубами в сторону леса.

Вновь рявкнул ветер, мгновенно опростоволосив усадьбу – чёрным облаком взвился с кровли дёрн, оставив скалиться только бревенчатый скелет кровли над низкими каменными стенами, вихрем взвилась вверх камышовая кровля стаи.

– Бежим! – крикнул конунг, хватая невесту за руку. Куда бежать – было понятно без слов – в погреб, где не достанет ни ветер, ни дождь, ни град.

Погреб оказался неожиданно добротным – стены были выложены крупным камнем, снизу тянуло холодом. Конунг захлопнул дверь, но даже сквозь её толстое полотно был слышен свист ветра и грохот грозы. А в погребе было тихо.

Эрик сбросил плащ, рывком раздёрнул пояс, стянул через голову насквозь мокрую рубаху, перекрутил её, выжимая, встряхнул. Велел, отворотясь:

– Выжмись, я не смотрю.

Долго смотрел в темноту погреба, видя только тусклую белизну каменной кладки, слыша как возится за спиной с поясом, рубахой и понёвой Горислава и чувствуя, как у него горят щёки и уши - воображение невольно играло с ним шутки. Он прерывисто вздохнул. И вздрогнул, как от раскалённого железа, когда на его плечи легли её нагие холодные руки, а к спине прикоснулись острые груди. Конунг на миг замер, потом резко поворотился к невесте. Тонкие пальцы Гориславы скользнули по его шее, сомкнулись на затылке. Эрик коснулся губами горячих полных губ, не чувствуя под ногами земли…

Брошенный на каменный пол мокрый плащ Эрика приютил их обоих, но холода они не чувствовали – готовы были обжечь друг друга своей кожей. Земля кружилась и колыхалась вместе с ними, и полный страсти и боли крик Гориславы слился с трескучим раскатистым ударом грома, слышным даже в погребе. И после этого был слышен только гулкий частый стук сердец.

Уппсала и впрямь оказалась не очень большим посёлком, размером с кривский погост. Разбросанные в беспорядке там и сям дворы жителей Уппсалы (свеи не любили жить рядом друг с другом и даже в крупных поселениях строились отдельно), обнесённые невысоким тыном (острые верхушки палей дерзко глядели в небо затёсанными концами), вплотную подступали к широкому лугу, на котором уже начали появляться шатры приехавших на тинг бондов. Разноцветные – синие, красные, зелёные. Большие, как дома.

Горислава с высоты седла весело оглядывала Мурский луг. Шатры издали были похожи на грибы, высыпавшие на ярко-зелёную траву около леса (они теснились к краям луга, оставляя его середину свободной – наверное, там и будет происходить избрание конунга!). А за ними, около сумрачно чернеющей стены леса высились три огромных кургана – наверное, это про них говорил Дагфинн-годи, что там похоронены древние конунги, основатели рода Инглингов.

От сумрачного утреннего настроения Гориславы не осталось и следа – княжна та и дело косилась на жениха и тихо фыркала в кулак, видя, как он изо всех сил старается сохранить серьёзность. Но его рот то и дело норовил расплыться в широченной улыбке, и руки, обнимающие Гориславу за пояс, чуть вздрагивали, словно Эрик боялся уронить с седла свою драгоценную ношу. Конь Эрика нашёлся мгновенно, прибежав на свист хозяина, а уж в какую сторону идти, он нашёл сам.

От ворот Уппсалы к ним уже скакали всадники.

– Ой, что сейчас будет… – процедил Эрик сквозь зубы по-словенски.

И вправду.

Стояло уже утро, и солнце показало из-за моря свой розовый край, и горы в закатной стороне окрасили верхушки в розовый цвет, небо медленно светлело, блекли звёзды. Жениха и невесты не было на месте больше половины суток – небось все мамки да няньки, все вои (или как их тут зовут – хирдманы?) уже давно мечутся по Уппсале в поисках господина и его невесты.

Горислава вновь покосилась на жениха – уж не боится ли он нагоняя от кого-нибудь – воспитателя там либо матери? Но нет, на губах Эрика играла только насмешливая холодная улыбка. Чувствовалось, что он давно уже мало оглядывается на чужое мнение.

Первым подскакал коренастый хирдман с полуседой бородой, в серой свите (или как она там у свеев зовётся) и сбившейся набок шапке. Меч при скачке бил его ножнами по ноге.

– Конунг! – укоризненно воскликнул он, останавливая коня, так, что тот мало не встал на дыбы – видно было, что, несмотря на простецкий вид, этот полуседой середович – бывалый вояка. – Ну разве ж так можно?

Эрик с еле слышным шипением выпустил воздух сквозь зубы. Горислава мгновенно поняла, что ему хочется сказать больше всего, смертельно хочется – как ему в его шестнадцать лет надолызла излишняя забота. И мгновенно представила, что скажет и сделает в первую очередь на такую вот заботу Эрик после того как по-настоящему станет конунгом.