Земля последней надежды. Свиток 1. Дети конопатого бога

На Борисе то и дело останавливались взгляды пробегающих девушек – ярко-алая рубаха греческого шёлка, усыпанного крупными золотым орлами, густо вышитая белыми узорами по вороту и рукавам, и накинутая на плечо свита болотно-зелёного сукна с шёлковыми же нашивками были видны издалека. Остальные гости тоже были одеты богато, в крашеную и вышитую одежду, но рубаха княжича выделялась своей яркостью и среди них.

Княжна чуть улыбнулась брату в ответ, поворотилась, глянула в другую сторону, на сидящего рядом жениха.

Жених Гориславы был одет совсем иначе, не так, как брат – поверх тёмно-зелёной рубашки была накинута суконная куртка с длинными рукавами, собранными в складки и подвязанными на длинные белые шнуры к плечам. И раскрашено было сукно чудно – половина красная, половина – зелёная, а рукава отделаны золочёными полосами шёлка. Ни на ком больше из гостей такого наряда не было, должно быть, это было что-то дорогое и редкое, либо заморское, откуда-нибудь из фряжской[7] земли привезено либо от корлягов.

И выглядел Эрик истинным конунгом. От его посадки так и веяло величественностью и благородством, поневоле верилось, что он потомок давнего рода конунгов. Такое Горислава раньше видела только у отца – от него прямо-таки ощутимо веяло чем-то таким, что само тянуло подчиняться, а то и броситься в бой за него.

Ну что ж.

Эрику, вестимо, до отца Гориславы было далеко – не хватало несокрушимых мышц, видных даже под рубахой и плащом, не хватало прожитых лет и седины в волосах, усах и бороде… собственно, и самой бороды тоже не было – княжна постоянно забывала, что жених старше неё всего на год, и ему всего шестнадцатая зима идёт. Но всё это – дело наживное, а глядел Эрик почти так же умно, как и Всеслав, и Горислава окончательно убедилась, что отец подобрал ей достойного жениха. Кем бы он там ни был, пусть даже и рабичичем. Тюборинном, как тут говорят.

Впрочем, будущий конунг тюборинном-рабичичем всё-таки не был. Был он хорнунгом, сыном свободных родителей. Вот только свадебного выкупа (по-словенски «вено», на северной молви «мунда») отец Эрика, ярл Анунд, за неё не платил. Кто знает, не сгинь он от яда где-то в полуночных краях (Горислава знала от Дагфинна, что свеи называли ту страну, в которой он погиб «Краем женщин»), может и женился бы на приглянувшейся ему дочери вендского вождя (о том что мать Эрика, Грозовита, была дочерью знатного человека с Варяжьего Поморья , а не простолюдинкой, княжна тоже уже знала от Дагфинна – в пути она и годи говорили о многом).

Длинный стол протянулся от двух главных столбов, между которыми стояли резные кресла жениха и невесты, до самого очага, над огнём которого на толстом вертеле поворачивалась целая кабанья туша. Запах жареного мяса плыл надо столом, над пузатыми жбанами с пивом, мёдами и брагой, над редкими высокими кувшинами с дорогим вином – греческим, италийским и валландским, над головами пирующих воев и вельмож.

Гомон голосов ещё не возрос, как это бывает обычно на пирах, до того мгновения, когда говорящие слышат только себя либо сидящего рядом человека, можно было различить ещё, о чём говорят и в трёх-пяти человеках от тебя.

Можно было бы.

Если бы знать их речь.

Горислава усмехнулась. Здесь, на пиру, она могла понять только нескольких человек – брата Бориса, двух гридней из его дружины, пришедшей с ним на лодье (иные вои, не столь знатные и доблестные как эти гридни, сидели на дальнем конце стола, вдалеке от княжны), да самого жениха – и то через слово (Горислава узнала наконец, кто у него за выговор – мать Эрика была варяжкой, самой настоящей, из того племени, которое само себя звало варнами либо варинами, соседи, саксы да даны кликали ободритами, а на Руси звали варягами). Ну и Дагфинна ещё, коль он своё слово вставит – годи сидел по правую руку от Эрика, прямо напротив княжича Бориса.

Впрочем, этого пока было вполне достаточно.

Борис Всеславич в очередной раз отдёрнул руку от верхней губы – каждый раз в задумчивости либо в забытьи рука сама по себе тянулась пощипать-потеребить недавно пробившиеся и пока ещё незаметные усы. Княжич смущённо усмехнулся, стрельнул глазами по сторонам – вроде никто не заметил его ребячества.

Впрочем, большинству пирующих было не до того, чтобы обращать внимание на почти безусого полоцкого княжича.

Борис встретился глазами с сестрой, ободряюще улыбнулся её чуть встревоженному взгляду, глотнул из украшенного ажурными серебряными накладками с резьбой (уже привычно переплетались в ней птичьи, звериные и змеиные тела) турьего рога доброго ячменного пива. Он изо всех сил старался прятать свою озабоченность за показным весельем, но вот же Горислава заметила, что брат задумчив пуще положенного на свадьбе сестры.

Ему не нравился этот брачный сговор. С самого начала не нравился. С первого же мгновения, как он узнал об этом.