Горислава огляделась. Гладко выглаженные топорами бревенчатые стены – почти как дома, только дома, на Руси, брёвна в стенах кладут друг на друга, а здесь почему-то ставят стоймя. Тяжёлые стропила нависают над головой, теряясь верхушками в полумраке, жагры на стенах истекают берестяным чадом, заставляя тени плясать на стенах и на полу в тускловатых отсветах огня. На стене прямо над ложем – разлапистые оленьи рога, на их отростках ножи, меч и берестяной тул, из которого торчат разноцветные оперения стрел.
Широкое ложе с резными головами коней на стойках, застелённое медвежьими шкурами поверх снопов свежей соломы, лёгкое на вид, но тяжеловатое на деле одеяло из пёстрых козьих шкур. Тоже совсем как дома, в Полоцке – там княжна тоже спала на похожем. Только дома ложе было вдвое поуже – горячая мысль сама опалила жаром щёки, заставила поднять голову. Княжна прижала к щекам ладони, пытаясь хоть как-то остудить жар, глянула по сторонам. И пропустила миг, когда дверь за спиной отворилась, так же неслышно, как и тогда, когда в этот уединённый покой входила она сама.
Эрик ступил через порог, чуть пригибаясь, пролез в покой и затворил за собой дверь. Мягкие сапоги козловой кожи, шитые бисером, ступали по полу неслышно, будущий конунг мгновенно оказался рядом с княжной, взял её за руки, отнимая её ладони от щёк, прижал к своим щекам, прикоснулся к ним губами. Гориславу словно огнём ожгло, сердце зашлось, в глазах замглило.
Но прежде надо было довершить обряд.
Горислава уже знала, что у свеев не невеста разувает жениха, а жених – невесту, поэтому не удивилась, когда Эрик мягко толкнул её на ложе и склонился к её ногам. Один за другим оба её сапога мягко упали на ячменную солому, Горислава вновь поднялась на ноги, ощущая колкие остинки сквозь вязаные копытца.
Эрик выпрямился и подхватил Гориславу на руки. Тонкие девичьи руки обняли его шею, гибкое тело, ощутимое сквозь тонкое полотно рубашку, прижалось к груди будущего конунга. И в следующий миг пробуждённая страсть швырнула обоих на праздничное ложе, заранее приготовленное служанками.
Руки сами искали прикоснуться к коже, ласково провести по ней пальцами, губы жадно шарили по губам и щекам… и полный сладкой муки стон раздался в тихом покое, когда княжна Горислава Всеславна стала женой конунга свеев Эрика Анундсона.
Потом они лежали рядом под одеялом из козьих шкур, бережно лаская друг друга и тихо разговаривая.
– А почему госпожа Грозовита не была на празднике с самого начала? – спросила, наконец, Горислава о том, что занимало её с самого появления матери Эрика. Она прижалась щекой к горячему плечу мужа и пристально, так, словно не было ничего более важного, следила за тем, как колеблются её дыхания волосы на его груди.
– А ты думаешь, почему Крака была такая добрая? – вроде бы и невпопад ответил Эрик, но Горислава внезапно поняла, что он на самом деле ответил на то, о чём она спрашивала. – Ну да, мать ездила к ней и пригласила в гости. Потому и запоздала. А то Крака могла бы и сама прийти, да и проклятием приложить.
– Крака… – от имени вновь пахнуло чем-то зловещим, словно воронье карканье. Впрочем, она тут же вспомнила, что Крака на северном языке и есть ворона.
– А мы с тобой, кстати, у неё в погребе от бури прятались, – вдруг весело сказал Эрик, и Горислава зарделась, хоть и некого было теперь ей стесняться наедине-то с мужем. – Говорят, к её дому никто дороги найти не может, а мы вот смогли. Ну да во время грозы всякое колдовство слабеет. А так сильнее её ведьмы в свейских землях нет. И имя у неё славное, а вот…
– А чем оно славное? – непонимающе спросила княжна, приподымаясь на локте и не замечая, что одеяло сползло с её плеча. – Ворона, она ворона и есть…
– Ну как же, – Эрик залюбовался открывшейся наготой жены. – Была такая мудрая девушка, которая однажды самого Лодброка превзошла в мудрости. Слышала про Рагнара Кожаные Штаны?
– Да, доводилось, – обронила Горислава. Она и впрямь что-то слышала от отца про этого древнего доньского князя (хотя нет, теперь ей, наверное, следовало говорить – конунга данов! – с насмешкой подумала она), который по слухам, вроде как наделил княжествами всех одиннадцать своих сыновей. Борис, помнится, тогда ещё съязвил, что эти княжества, небось, были размером с их полоцкое репище.
– Ну так вот. А тут тоже Крака… и ведьма.
– Не всегда имя соответствует человеку, – вздохнула княжна. – Был и у нас Владимир…
– Твой прадед? – оживился Эрик. – Я слышал о нём.
– Прапрадед, – поправила Горислава. – Тот, который взял за себя силой мою прапрабабку, такого же имени[8], что и я. Даже перед войной не остановился.
– Что значило его имя?
– Владеющий миром. Был когда-то давно иной князь нашего рода, тоже Владимир, его ещё Красным Солнцем прозвали, он сражался с готами и гуннами, устраивал пиры для своей дружины. Очень давно. А прапрадед, названный тем же именем… предал веру, предал и народ, и богов…
Оба смолкли на какое-то время, потом Горислава вдруг спросила озадаченно, только сейчас вспомнив: