Читаем Зеркальной комнаты осколки полностью

Зеркальной комнаты осколки

Но в период семнадцатилетия в судьбе моей наступили хулиганские испытательные времена. Городская и уличная действительность отрезвили: законы «бурсы» и общежития подняли свободолюбивую душу к сопротивлению и бунту… Переломный возраст, жестокая реальность, противоречия окружающего и личные заставили забыть всю поэтическую муть и надумь, заставили говорить и кричать о происходящем. Слабые подражательные стихи (кумира Лермонтова сменил кумир Есенин) становятся дневником души, беспощадным самоистязанием и… саморазвитием.

Вероятно, начало и становление моего сознательного творчества мне следует отсчитывать именно с той поры.

Январь 1982 г.

I. Училище

Жалобы зеркалу

Далеко мой дом — не дойти пешком…Мне в училище — мордобитие.Дисциплины шнур — по ногам хлыстом,Оглушивший гам — общежитие.А удрать бы вон и… стихи писать,Схорониться в рай одиночества!Чтоб никто-никто не посмел мешать,Чтоб покой со мной был, как отчество!…Человек родной, я себе не рад:Все вокруг себя вижу страшное!..Но осмелюсь раз и в цепи преградРазорву звено, как бумажное!Докажу врагам, что мечту своюЯ не про́пивший и не пре́давший!…Так у зеркала пред собой стою,Самому себе исповедавшись.

4.02.76 г.

Вне дня

В одном спасение — писатьДо мук и до самозабвенья!Но — участь горькая! — являтьИ прятать адские творенья.Безумные! Они, как бред,Как всхлипы нищего в кювете!И силы нет, и воли нет,И юность вся в поганом цвете!Когда заглохнут голосаИ ночь сотрет дела и лица,Сомкнув бессонные глаза,Я вру себе: все это снится!И в усыпляющий обманМечты желанные крадутся,Что в стихотворческий дурманВосхода вестники ворвутся!Что утро новью возгорит!Умоюсь свежестью в рассвете!Но — ночь, стихи мои, как хрипУблюдка пьяного в кювете…

6.02.76 г.

«Жизнь мне травят вино и город…»

Жизнь мне травят вино и город,Драки дикие да друзья…Говорят, что я глуп и молод,Что играю опасно я.Но, выслушивая их речи,Виноватить тебя не дам!И несчастий моих предтечиПусть выискивают не там!…Где угар на снега накрошен,Где ругаюсь, дерусь и пью, —Терриконной тоской стреножен,Я, как прежде, тебя люблю!Но поймешь ли меня, родная?И простишь ли? На этот лист —Нет, не слезы! — я кровь роняю,Прокусивши в запястье кисть!…Только двое нас, только двоеСреди злобы людей и лет!Неужели я им позволюНа тебя навести навет?!Не бывать! Ты не верь им, мама!Кровь засохнет, сойдут снега, —И расскажет о нас упрямоНовой жизни моей строка!

Февраль 1976 г.

«Шальная пятнадцати лет…»

Шальная пятнадцати лет,Напрасно и ты с неумелымПритворством хохочешь в ответСловам моим осиротелым…Чумная, я вовсе не тот,Который несчастье догложет.Ты гадишь похабщиной рот,Но… так на ребенка похожа!Что гордость? Я тоже такой:На все обвинения — в сдачу! —Бросаю свой хохот больной,А после упрячусь и… плачу.

16.03.76 г.