Читаем Зеркальной комнаты осколки полностью

Тебя пугают наркоманыИ «хат» притонческих разврат?Так знай: за трусость и обманыТы в этом прямо виноват!Я вынес собственную драму!Но слышу ненависти дрожь.Узнав, как старенькую мамуПодонки грабили — под нож!Ты внял болезням проститутки?Ты был свидетелем, когдаСажали юношей на суткиИ на застенные года?Ты был средь парков и беседок,Где, может быть, твоя сестраОбслуживала малолетокВ бесчувстве пьяном до утра?А там, где ритмами швыряютВ толпу дуреющих под шейк[1],Ты знал, как топчут и пинаютДвоих пятнадцать человек?..Но, если общая отраваТвою не вымарала честь, —Какое ты имеешь правоМне в душу лезть?!Июль 1976 г.

Желанным вечером

Опять мы во власти твоей гитары,И в горе моем, и в глазах — щемит…Внимаю я песням родным и старым,Их ранняя память теплом хранит.И ноет в сознаньи тоска и сладость,И хочется плакать, не пряча глаза…Последнее слово мое и радость,Быть может, все это — в последний раз!..Плывут переборы — напевно, ровно;Привычно склоненная головой,Поешь ты о чести, о мести кровной,О страшной потехе войны былой;Поешь ты о тюрьмах, о пьяной воле,О скорбных ночах да веселых днях…Но спой лучше, мама, о юной долеВ далеких поволжских твоих краях!Вздыхает гитара и — глуше, тише —Звучит, замирая, болит струна…И в раме оконной, от звезд отплывши,Детдомовкой тихой стоит луна.Ей в озере звездном не знать причала,Ей светом родниться с твоей судьбой…Ну что же ты, мамочка, замолчала?Ну, хочешь, о чем-то другом напой.Пусть песня заполнит и мысль, и чувстваНа всю безутешность грядущих дней!Играй же!              Мне, мама, совсем не грустно!Звени же, гитара, сильней, сильней!..4.08.76 г.

В Ново-Эстонии

Село мое, мне горько и обидно.Товарищества о́троческих летСегодня мне не слышно и не видно,Я встречей долгожданной не согрет.В ореховом разветвившемся паркеСижу я на полдневном ветерке,И солнца луч, трепещущий и жаркий,Играет на обколотой руке[2].Но сердцу не становится теплее —Мне вымершими видятся места:У клуба — безголосые аллеи,И улица, где вырос я, — пуста…И жизнь пуста…И детство — на кладби́ще…Село мое! И, все-таки, — до слез! —В холодном зарешетчатом жилище,Где юность поселю я на… погост, —Приснись мне!Но не нынешним пустынным,В котором и привета не найти,А — праздничным, зеленым, тополиным,Как в детстве… И во сне меня — прости…До встречи той! Не пламенный мальчишкаДогубит нерассказанную быль…Пусть слезы!Это — ясность, это — вспышка,А дальше снова — холод, грязь да пыль.11.08.76 г.

У пропасти

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия