Зеркало (СИ)

Парнем он был молодым (четыре года как после армии вернулся), видным (косая сажень в плечах, пудовые кулаки и русые вихры) и, по местным меркам, богатым (землю, доставшуюся в наследство, не пропил, а выгодно (20 тысяч в месяц!) сдал в аренду), а потому привлекал повышенное внимание всей женской половины деревни без исключения, за что и был в итоге вызван их законными половинами и ухажерами на битву.

Которая не состоялась, потому что Васька толпу горе-воинов встретил водкой с шашлыками. Рюмка мира притушила огонь праведной ненависти, мясо утолило жажду крови, так что когда дело дошло до разговоров, мужики готовы были внимать речам виновного с благосклонностью. Увы, он их ожиданий не оправдал, потому что выпрямился во весь свой двухметровый рост и, глядя на них наивными глазами прожженного шулера, заявил, что гей.

— Совсем-совсем? — громко сглотнул один из представителей юного поколения воителей, который пришел на разборку только для того, чтобы показать всем и вся, что мужик, а никакая не мокрая тряпка и уж тем более не пидорас.

— Совсем-совсем, — не моргнув глазом, соврал Васька и даже предъявил пару фоток, явно сделанных телефоном во время секса: нехилый член пидорил чью-то мужскую задницу по самые яйца. — Мужики, мне плевать, кого из вас ебать — задницы у всех одинаковые, так что не переходите мне дорогу, и все у нас с вами будет пучком.

Васькин это член или нет, проверять желающих не нашлось, переходить дорогу тоже, а потому с разборками к нему приходить перестали. Зато с тайными визитами… Что ни ночь — то посетитель: то муж какой, всю жизнь непристойными фантазиями мучившийся, то вьюноша, радужных надежд исполненный, то молодуха, без секса озверевшая и в байки про голубизну не поверившая, то еще кто. Васька всех ублажал — чего ему, кабану, жалко, что ли? И себе хорошо, и людям приятно.

Со временем, правда, ему это все поднадоело (хуй-то не титановый, в конце-то концов), так что с некоторыми из своих посетителей Васька перешел на задушевные разговоры. Именно эти дамы и господа сделали его по-настоящему знаменитым, потому что для них польза от ночных бесед при свечах в постели оказалась очевидной: кто-то пить перестал, кто-то к жене вернулся, кто-то наоборот с мужем развелся, детей забрал и в город уехал.

Народ потек к Ваське-ведьмаку за советом (и не только) рекой (естественно, не с пустыми руками), так что всего через полгода усиленных консультаций (что-что, а мозги людям трахать он мог без перерыва на обед и ужин), заговоров (с этим поначалу было непросто, но едва Васька перешел от чтения заумных книг к просмотру американских фильмов ужасов в качестве пособий по ведьмачеству, как дело пошло на лад) и приворотов (безобидные аптечные отвары приходилось покупать аж в Перми, дабы контору не палить) юный аферист купил себе шикарную кровать (для тех, кому член был важнее задушевных разговоров) и, хоть и бывший в употреблении, но совсем еще не старый и вполне приличный на вид Крузак.

Мудак, приехавший в деревню спустя год бурной половой (а также магической и мозгоебской) жизни деревенского ведьмака, поставил на ней жирный крест, потому что пользовались заросшей ивами тропинкой вдоль правого берега и бродом через реку в основном именно Васькины тайные (и не очень) посетители — в обход расположенного в двух километрах основательного и хорошо просматриваемого со всех сторон моста.

Васька сразу понял, что вот так запросто приезжего нувориша не одолеть, а потому ждал своего часа и следил за разгоревшейся битвой со стороны. Точнее, из своего дома, который стоял на левом, высоком берегу реки прямо напротив объединенного участка. Видимость из окна спальни была великолепная (особенно с армейским биноклем в руках), так что на полгода любимым Васькиным развлечением стала слежка за психом (он маску вообще не снимал!), его стройкой, а потом и за тем беспределом, что творили под руководством хозяина вечно кайфовые гости.

Поэтому ничего удивительного в том, что он заметил то, чего не заметил больше никто, не было: с тех пор, как мудак поселился в замке насовсем, его словно подменили. Если раньше он бузил с ночи до утра, постоянно таскал в спальню шлюх, бухал с размахом и плевать хотел на дом, то теперь он бузил только в присутствии гостей, ложился спать не позже полуночи, заделался монахом, почти не пил, постоянно что-то в доме переделывал и разрисовывал запредельно реалистичными и большей частью жуткими рисунками все, что попадалось ему под руку.

Васька изнывал от любопытства остаток ноября и половину декабря. Следил за психом днем и ночью, расспрашивал о нем городских работников (из деревенских в доме работал только Петрович, из которого и слова не вытащишь, а из дома мудак носа практически не показывал, так что деревенские в статусе дворников и охранников в качестве шпионов не канали), но ничего нового не узнал. К новому году Васька извелся настолько, что проболтался о навязчивой идее семидесятилетнему деду Михею — своему постоянному гостю, которому море давно уже было по колено.