Зеркало (СИ)

Васька спорить не стал, накрыл его одеялом, поцеловал в зайковую щеку и ушел делать прорубь. Огородил ее в воде сеткой, чуть не отморозив пальцы, отогрелся в бане, прихватил оттуда забытый протез и маску, а вернувшись в дом, поставил протез в изголовье кровати и демонстративно спалил маску в ослепительно белой декоративной тарелке, снятой со стены. За что и огреб неебических люлей следующим утром.

— Да как ты посмел! — орал на него Алекс и кидался всем, что под руку попадется, минут десять без продыху. — Идиот! Иди теперь сам гостей развлекай!

— Что такого в том, что они тебя настоящим увидят? — уворачивался Василий. — Шрамы мужчину только украшают. Тебе нечего стыдиться.

— Нечего? Ты что, слепой? Я урод! Моим лицом детей пугать можно!

— Среди твоих гостей детей нет. Да и не страшный ты вовсе. Вот мужики наши после недельного запоя –это да, в фильмах ужасов без грима сниматься могут. Тебе до них, как до луны пешком.

— Блять, что ж ты за человек-то за такой приставучий! — в очевидном и абсолютно иррациональном отчаянии упал на кровать Алекс.

— Зайка, поверь, тебе не нужна маска, — присел рядом с ним Васька.

Алекс прихватил его за волосы, заставил лечь на спину и навис сверху, сверкая глазами, полными сводящей с ума боли человека, которому терять нечего:

— Не найдешь новую маску — я тебя в проруби утоплю, а потом с собой покончу. Клянусь!

Пришлось Ваське тащить ему запасную.

Однако с того дня Алекс изменился: ходил без маски, когда в замке не было чужих, и развесил по второму этажу свои старые фотографии, чем свел Ваську, а заодно и себя самого, с ума. Васька зависал напротив Тибетского фото по десять раз на дню, вглядывался в глаза ангела на ней все пристальнее (он бы в глаза оригинала с удовольствием посмотрел, но тот ловко уворачивался) и тонул в них с головой.

Алекс с нескрываемым отвращением смотрел на себя в зеркала, с понимающей усмешкой на восхищенного фотографиями Ваську и никогда его от их разглядывания не отвлекал. Просто уходил в свою жуткую белую спальню, где или напивался вдрызг (двух стаканов вина ему хватало по самое заблевалко), или ел антидепрессанты горстями (не самоубийства ради, а внутреннего умиротворения для).

Васька результатами своей выходки с маской был недоволен, а потому бдил за Алексом и днем, и ночью: приводил в чувство, отмывал и укладывал спать; кормил практически насильно, отвлекал от мрачных мыслей продуманными разговорами (зря, что ли, умные книжки читал?) и все чаще смотрел на него с желанием, скрывать которое становилось все сложнее.

— Мне не нужна твоя жалость! — в очередной раз, срываясь, орал Алекс, замечая сверкающие черт знает чем глаза могучего и очень симпатичного парня, стоящего перед ним на коленях в душе. Терял равновесие, забывая про отстегнутый протез, и падал к нему на руки.

— Это не жалость, зайка, — шептал ему в висок Васька и сгорал в огне желания заживо, обнимая постепенно обретающего нормальную физическую форму парня с каждым разом все крепче и неприличнее.

— Я урод.

— Глупости это. Ты ангел. Немного потрепанный в боях, не спорю, но от этого еще более привлекательный.

— Зеркала не врут, Василь, а ты врешь.

— Я не вру. Может, чуток приукрашиваю действительность.

— Зачем тебе это?

— Чтобы тебя не потерять.

— Ты меня не находил.

— Словоблудие — не твой конек, Алекс. Я могу сказать то же самое тысячей других фраз, и ты не сможешь сделать вид, что не понял.

— Например?

— Ты нужен мне.

— Тот, кто тебе нужен, живет в фотографиях второго этажа, на которые ты смотришь с таким восторгом, а я его страшная тень, влачащая существование в зеркалах и отражениях. Впрочем, все это я заслужил. Мне нет прощения ни на том, ни на этом свете.

Один и тот же разговор, который в один ненастный мартовский вечер вывел Ваську из себя настолько, что он притащил из сарая огромный молоток и расхерачил все зеркала в доме до единого, чем изрядно спрятавшегося в спальне Алекса напугал.

— Хуй тебе, а не отражение! — прорычал Васька, вышибая дверь в оставленную напоследок крепость плечом, и с упоением разнес вдребезги последнее зеркало. Бросил молоток на пол, плюхнулся на кровать и придавил к ней прикрывшегося подушкой парня всем телом. — А теперь мы поговорим по-серьезному.

— Хорошо, — поспешил согласиться милый и покладистый Алекс (поневоле таким станешь, если двухметровый вандал молотком, размером с твою голову, зеркала по всему дому херачит). — О чем?

— О твоей вине. Расскажи-ка мне об этом поподробнее.

— Может, не надо?

— Надо.

На этот раз Васька решил идти до конца: устроился на Алексе удобнее, нагло вклинившись между его ног бедрами, навис, опираясь на локти, и уткнулся губами в лоб. Дождался невнятного чертыхания, чутких рук на спине и ягодице, повел бедрами, вдавливая в постель, почувствовал пахом, как оживает член пленника, и задышал носом в безнадежной попытке усмирить некстати вспыхнувшее желание.

Алекс не выдержал искрящегося обнаженными нервами напряжения и попытался выкрутиться из-под него, но лишь распалил обоих еще больше.

— Слезь с меня, лось!

— Слезу, но сначала ты расскажешь про свою адскую вину.