Зет

Оба журналиста с удивлением посмотрели на нее. Под «свадьбой» она подразумевала, конечно, убийство. Тут неожиданно заговорила мать Стратиса, до сих пор хранившая молчание:

— В тот вечер, когда были беспорядки, Стратис ходил смотреть балет.

— Какой балет? Большого театра? — спросил второй журналист.

— Какой?! Он был в «Патэ» на турецком балете.

— Да, — подтвердил Стратис, бросив благодарный взгляд на мать, которая выручила его. — Я видел там два представления. Мне очень понравился танец живота.

— А как тебе разрешили остаться на второе представление? Ты заплатил еще за один билет? — На лице Стратиса отразилась растерянность. — Балет — это не кино, — стал объяснять ему Антониу, — даже турецкий. Когда первое представление кончается, зрителей выпроваживают из зала, как во всяком театре.

— А я просидел на двух представлениях. И никто меня не выгонял. Спросите билетерш в «Патэ», они меня знают. В двенадцать я возвращался домой и тут-то встретился с Вангосом.

— Однако не считаешь ли ты, Стратис, — сказал Антониу, — что ты должен все это сообщить Следователю?

— Не думаю, чтобы это кого-нибудь интересовало.

— Ты ошибаешься. Это интересует, и даже очень интересует, Следователя. Мы едем в Нейтрополь. Место в машине есть. Хочешь поехать с нами?

— Мне нечего скрывать. Я еду.

На следующий день в газетах появилась фотография свидетеля Стратиса Панайотидиса, которого препроводили к Следователю не полицейские, а журналисты!

13

Когда Следователь ложился спать, он видел их, бредущих во мраке. На фоне потрескавшихся стен под сырым потолком, откуда все время сбегали капли, он видел искаженные ужасом лица жертв франка, в то время как фраки были палачами-невидимками. Он видел их, людишек, случайно запутавшихся в стальной сети, рыб, попавших в невод, сплетенный из великолепного конского волоса. Следователь посадил их в тюрьму не ради них самих, а чтобы с их помощью добраться до высокопоставленных лиц. Но доберется ли ой до них? Или, как те смелые альпинисты, что пытаются достичь неприступных горных вершин, он падет жертвой своей страсти к альпинизму? «Где-то должна быть горная хижина, — думал он. — Где-то должен гореть костер, чтобы я мог возле него обогреться». Он был так же твердо уверен в том, что его в конце концов сместят, как и в том, что однажды ему предстоит умереть.

И если он верил в людей, то для того, чтобы не ощущать пустоты, вихря, водоворота, который остается после внезапной гибели человека. Зет погиб, и вокруг Следователя образовалась пустота, закрутился водоворот. Но какой грязной, рассуждал он, должна быть вода в нем! «В свежей юной воде» — ему нравилось это выражение — пустота заполняется естественным образом; частицы воды, живые клетки и небесные отражения восстанавливаются, как клетки в мозгу у юноши. А в гнилой воде — таким было общество, которому он служил, — камень пробивает толщу грязи, и со дна несет хуже, чем из тюремной параши.

Он взялся за дело Зет, надеясь обогатить свой довольно скудный опыт — так путешественник, отправляясь в дальнее плавание, стремится расширить свой кругозор. А теперь его донимала морская болезнь. Он даже тосковал по суше, оставшейся позади. Вид всего, начиная с еды и кончая каютой, начиная с капитана и кончая кочегаром, вызывал у него рвоту. Этот корабль «Либерти» был старой, проржавевшей посудиной, державшей всех в рабстве. Корабль дал течь, а как мог он заткнуть пробоину?

Но он не в силах был отступить. Его закружил водоворот. Настигнутый смерчем, он пытался остаться беспристрастным наблюдателем. На него давил сверху огромный пресс, вес которого с каждым днем увеличивался. Дойдя до полного изнеможения, он едва стоял на ногах.

Теперь навсегда он должен был отказаться от девушки, милое личико которой вносило свежую струю жизни в следовательский кабинет, где скопились вороха сухих протоколов. Позавчера он встретил случайно на улице знакомого офицера. И тот со всей решительностью, которую придает человеку военный мундир и которая входит потом в его кровь и плоть, сказал ему: «Пусть они сами подставят под нож свои головы! Ты один хочешь вытащить змею из норы? Сто двадцать лет рабства, кабалы, духовного растления, а ты сейчас, когда только начинаешь свою карьеру, хочешь...»

Нет, он не был согласен со своим приятелем. У каждого поколения есть свои жертвы. Пусть и он станет жертвой своего поколения. Да, он постарается вытащить боа из его вековой норы. Ведь вековечной может быть нора, но не змея. Боа должен умереть. Его неожиданно ударят кинжалом в голову, за ухом, извлекут у него из-под языка мешочек с ядом, и он сдохнет.

Об этом думал Следователь в долгие часы бессонницы. Он не ожидал получить Нобелевскую премию за свои труды. На Нобелевскую премию может рассчитывать молодой химик, сделавший какое-нибудь научное открытие. А Следователь не собирался открывать ничего нового. Он должен был проделать разрушительную работу, дело неблагодарное и жестокое! Однако это его не останавливало.