Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Жака выпустили в три часа ночи, и по ночным улицам он пошел к Эмме и Гарри. На другой день он явился в отделение милиции, где ему удалось побеседовать с высокопоставленным сотрудником в чине полковника. Письма из посольства придавали ему сил. Он француз, он хочет вернуться домой. «Но ведь я был бывший зэк, я не строил иллюзий. Еще в лагере я видел, как вышедшим на свободу заключенным не разрешали вернуться “на большую землю”, или в крупные города европейской части, или в так называемые столицы союзных республик, или в крупные промышленные центры. Но мне так хотелось поверить. Полковника поразила моя история. Он спросил, откуда я и почему у меня нет французской визы. Пришлось показать ему справку об освобождении.

– Но вы же решили уехать в Самарканд!

Он смотрел на меня недоверчиво, но беззлобно, словно прикидывая, возможно ли быть таким дураком.

– Вы должны поехать в Самарканд, а там обратиться в местную милицию. По предъявлении справки об освобождении получите удостоверение личности. А с этим удостоверением вы сможете обратиться за выездной визой из СССР. Мы не в силах ничего сделать, потому что вы сами выбрали Самарканд. Таков закон».

Так случилось, что после почти двух суток перипетий и напряженного ожидания Жак-француз, выпущенный на свободу зэк, которому удалось не где-нибудь, а в Советском Союзе силой ворваться во французское посольство, который навлек на себя неудовольствие надушенной молодой дамы за то, что испачкал снегом ее натертый паркет, который несмотря на все свои усилия получил от дипломатов родной страны только два письма, несколько рублей и пакет деликатесных консервов, а затем был задержан советской милицией как террорист, в конце концов сел в поезд, идущий в Среднюю Азию, и поезд увез его на тысячи километров от Москвы и еще дальше от Парижа.

23. В Средней Азии: человек, явившийся из страны, где нет колхозов

Довольствуйся малым,

Чтоб избежать оскорблений,
Рассчитывай силы,
Чтобы не изнемочь,
И будешь жить долго.

Лао-цзы

Билет Москва – Самарканд для Жака был оформлен администрацией лагеря. В каждом советском поезде были отделения для военных и милиции. Жаку досталось нижнее место, а верхнее занимал военный, лейтенант в форме, ехавший к месту прохождения службы где-то в Ашхабаде, за Самаркандом. Жак ехал пять суток, а его попутчик на сутки с лишнем дольше; долгие часы они коротали в разговорах: «Сперва он рассказывал мне захватывающие фронтовые истории. Когда мы ложились спать, он клал свои прекрасные трофейные часы, привезенные из Европы, на столик рядом с моей нижней полкой – мне туда было нечего положить. Когда настала моя очередь рассказывать, я решил, что скажу правду – что я француз, что я сидел, что меня освободили. Мой попутчик оказался порядочным человеком: он не изменил ко мне отношения. Он только перестал оставлять часы на столике на ночь».

Ехали долго, купе были набиты битком, и Жаку было любопытно вступать в разговоры с незнакомыми. Среди прочих он повстречал женщину-врача с азиатскими чертами лица, очень черноглазую и черноволосую. Она возвращалась с научной конференции к себе в Ашхабад. Она спросила, женат ли он, и предложила поехать к ней в Туркменистан: там он сможет преподавать в университете, а она легко найдет ему хорошую туркменскую жену. Но Жак «выбрал» Самарканд, и изменить этого ему бы уже никто не позволил. Поезд останавливался на маленьких станциях, это были просто сараи посреди казахской степи. Крестьяне приходили к поезду и приносили на продажу яйца, кур, кумыс, овощи, фрукты, белый хлеб. Жак делился с попутчиком-офицером посольскими деликатесами.

Наконец через пять дней и ночей поезд остановился на вокзале Самарканда, расположенном, как в большинстве среднеазиатских мусульманских городов, довольно далеко от города, чтобы паровозные гудки не мешали крику муэдзинов. «Между Москвой и Самаркандом разница во времени составляет несколько часов. На заре я вышел с вокзала; после поезда все тело затекло; я увидел осла – самое что ни на есть южное животное, с точки зрения человека, который провел пятнадцать лет в Заполярье, и, к моему восторгу, этот осел заревел. Стоял декабрь, но совершенно бесснежный, и деревья были в листве. Женщины носили легкие туники, под тонким шелком обрисовывались их груди, а чадру они откидывали назад, потому что в городе не принято было прикрываться этим жестким покрывалом из конского волоса; его носили только в деревнях, где строже соблюдались местные обычаи. Меня опьяняла весенняя атмосфера, красные, синие, желтые шелка на женщинах, пестрые мужские тюбетейки, старики в длинных стеганых халатах ярких расцветок и тюрбанах, красота – мужская и женская: таджики относятся к арийской расе, у них миндалевидные глаза, прямые носы, тонкие черты лица, а узбеки – турано-алтайского происхождения, губы у них толще, цвет лица темнее, глаза раскосые.