Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Но в то время кончался зловещий тридцать седьмой, и Жак только начал постигать науку, которая поможет ему написать «Справочник по ГУЛАГу». Он все ждал вызова к следователю. После первой стычки с сокамерником, который ему позавидовал, потому что его, быть может, в отличие от остальных не будут пытать, он замечал, как уходят на допрос подследственные и как они возвращаются, окровавленные, избитые, полумертвые. С какого-то момента дверь камеры каждую ночь отворялась и вновь затворялась, пропуская истерзанных людей, от побоев почти утративших человеческий облик. Он уже не мог притворяться, что ничего не видит и не слышит. Он ждал своего часа. Два месяца он ждал, когда наступит обещанное «завтра», переносившееся со дня на день, и вот наконец Жак-француз предстал перед своим следователем.

3. Признавайся, грязный фашист!

Если бы чеховским интеллигентам, всё гадавшим, что будет через двадцать-тридцать-сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, опускать человека в ванну с кислотами, голого и привязанного пытать муравьями, клопами, загонять раскаленный на примусе шомпол в анальное отверстие («секретное тавро»), медленно раздавливать сапогом половые части, а в виде самого легкого – пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, – ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом.

Александр Солженицын

Жак говорит, что его арестовали в конце декабря 1937 года. Массовое применение пыток началось в ночь с 17 на 18 августа 1937 года. «К утру 18 августа, как мне рассказывали, большинство подследственных в Бутырках вернулись с допросов с заметными следами побоев. Вероятно, именно той ночью то же самое началось по всему Советскому Союзу».

Сам он ничего не боялся и упрямо цеплялся за мысль, что, возможно, в стенах НКВД происходит саботаж, потому что не может же быть, чтобы в стране Ленина и Сталина пытали людей; он ждал, когда охранник, вызывая на допрос, назовет первую букву его фамилии. Букву называют шепотом, и все, чья фамилия начинается с этой буквы, должны по очереди назвать себя охраннику, а тот, сверяясь со списком, спрашивает у них имя, отчество и год рождения. Если все совпадает, человека уводят. Позже Жак узнает, откуда пошел такой странный обычай.

В тот день, спустя примерно шестьдесят дней с его задержания, в списке на букву Р фигурирует отчество «Робертович».

– Приготовьтесь на выход.

«Я был совершенно уверен, что выйду на свободу. Удивило, что меня подвергли этой процедуре. Я не сомневался, что за дверью ждет офицер, который принесет мне извинения.

Следователь – а в коммунистической стране он и собирает “материал”, и возбуждает дело, а то и сам арестовывает, и предъявляет обвинение, и ведет предварительное следствие, и составляет обвинительное заключение – ждал меня, сидя за столом в форме защитного цвета и сапогах. На первый раз я имел право сидеть на настоящем стуле. Позже мне предназначался табурет, привинченный к полу в самом дальнем углу кабинета.

Я предстал перед следователем, и он задал мне вопрос; как я позже узнал, его задавали всем, но тогда он меня изумил:

– Знаете ли вы, почему вы оказались здесь?

– По ошибке…

– Вы должны откровенно рассказать о вашей контрреволюционной деятельности. Мы всё знаем… Мы пришли к выводу, что вы представляете слишком большую опасность, чтобы оставаться на свободе… Лучше честно обо всем расскажите… Вам же будет лучше… Вы должны признаться в своих преступлениях…

Все это он выдал не сразу, а небольшими порциями, которые перемежались паузами и моими заверениями в невиновности. Тут я начал беспокоиться. Я не знал, что эту тактику они применяют ко всем подряд. Поскольку арестовывали ни за что, нужно было изобрести повод для ареста. Часто новички спрашивали у тех, кто сидел уже давно, за что их замели. Ответы были самые разные, например, “за американцев”.