Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Но пока верные коммунисты, теснившиеся в столыпинском вагоне, еще, на свое несчастье, не прозрели, им не очень-то хотелось слушать немногих попутчиков, успевших побывать в ГУЛАГе и ехавших туда во второй и в третий раз. «Эти-то знали и готовы были поделиться с нами своим знанием, но мы считали, что они преувеличивают. Мы отвергали любую правду, разрушавшую нашу прекрасную утопию».

Жак запомнил некоего Розенберга, польского еврея, учившегося во Франции. «Его недавно выпустили из лагеря, где он отбыл десятилетний срок. Теперь ему припаяли новое дело. Хотели подвести под расстрел? У него была такая мысль. Его скупые рассказы открывали нам жестокость, царившую в лагерях, но мы были глухи».

Все эти неопытные «политические», объявленные врагами народа, на первом перегоне еще оставались в своей среде. Пока они еще словно были ближе к Москве, чем к сибирским или арктическим лагерям. Они еще не оказались в соседстве с блатными. Но в первой же пересыльной тюрьме их единство дало трещины. Арестантов перемешали, распределили по разным направлениям. Им предстояло расстаться; в будущем некоторые из них встречались опять, на каком-нибудь вокзале, на пересылке, в богом забытом месте. Но встречаясь, они всегда вновь чувствовали ту бутырскую общность, единство пилигримов на «Мейфлауэре». Сейчас им предстояло ехать дальше в обществе уголовников, урок, которые часто оказывались бессовестными скотами. «Они воровали всё что ни попадя. У меня сразу стащили мой французский костюм и пиджак. Нас били, на нас плевали, на нас мочились. И ничего нельзя было поделать!»

Григорий Дмитриевич, один из героев книги «Ах, как она была прекрасна, эта утопия!», ехал в другом поезде. Жак встретился с ним много позже, в 1953 году, в Александровском централе в Восточной Сибири. Григорию Дмитриевичу не посчастливилось путешествовать в столыпинском вагоне. Но он проделал тот же долгий путь с партией заключенных, подхваченных ураганом тридцать седьмого года. «Григорий Дмитриевич, бывший одесский докер и большевик с 17-го года, верил в Ленина и Сталина, как его покойная мать верила в Бога. ‹…› Он был крепок и долго сопротивлялся. Понадобилось два года допросов, несколько выбитых зубов и сломанных ребер, чтобы по всей форме приговорить его к пятнадцати годам. ‹…› “Когда я оказался в вагонзаке, – поделился он со мной однажды, – я понял, что партия решила отправить на Дальний Восток своих самых испытанных членов, чтобы отразить заговор японских империалистов, раскрытый нашими органами. Задумав перехитрить японскую разведку, мудрая партия постановила завезти нас туда под видом обычного этапа заключенных, а чтобы все выглядело достоверно, нам пришлось пережить испытания, предназначенные настоящим врагам народа”…»[20]. Когда Григорий Дмитриевич рассказывал об этом Жаку, он был беззубым инвалидом, но веры не утратил.

Переезд из Москвы в Красноярск длился бесконечно; останавливались в пересыльных тюрьмах, где заключенные иной раз застревали на долгие дни, а то и на месяцы, не зная причины; возможно, терялись или откладывались в сторону их личные дела. «В таких случаях заключенные, отставшие от своей партии, начинали паниковать. Со мной это случилось после первого этапа пересылки. Вначале я был с одними и теми же попутчиками, и это немного обнадеживало».

В этом конвое Жак встретился с Олегом П.[21], отпрыском старой петербургской семьи; его отец был по происхождению швед. «Помоему, его отец или дед при царском режиме был знаменитым географом. Сам он родился в России и превосходно говорил по-русски, но нарочно грассировал, чтобы подчеркнуть свою изысканную европейскость. Мы с ним всегда были на “вы”, но он обладал прекрасными манерами, и я чувствовал, что между нами много общего. А потом нас привезли в очередную пересыльную тюрьму и его отправили с другой партией. Много позже я встретил его в лагере. Именно он помог сфабриковать на меня новое дело, когда я отсидел свои восемь лет». Но при первом знакомстве Жаку и в голову не пришло, что Олег П. может его выдать; он еще не успел понять, как широко раскинута сеть доносительства. И пока Жак все дальше углублялся в Архипелаг, ему жаль было расставаться с этим попутчиком и со многими другими – ведь, скорее всего, им больше не доведется встретиться.