Многие пересыльные тюрьмы остались еще с царских времен, но советский режим создал и новые. На восточном направлении самыми известными были тюрьмы в Кирове, Свердловске, Новосибирске, Омске, Красноярске, Вятке. Личность вновь прибывших проверяли по данным, указанным на запечатанном конверте с их делом. Затем обыскивали, отправляли в душевую и распределяли по камерам. В некоторых пересылках арестантов, прежде чем расселить по камерам, распихивали малыми группами по крошечным клетушкам, похожим на шкафы. «Не помню, как называлась тюрьма, в которой нас закрыли в таком чулане. Нас было мало, человек десять-двенадцать, все с пятьдесят восьмой статьей, то есть политические. И с нами мальчик на вид лет восьми, он еще как следует говорить не умел. Он все время шутил, рассказывал смешные истории, и наши удрученные физиономии его явно забавляли. Наш закуток был огорожен от коридора стеной высотой в два с половиной метра, но сорванца это не смутило. Он вскарабкался на стену, спрыгнул с другой стороны, отодвинул засов и, торжествуя, распахнул дверь с криком:
– Все на выход с вещами!
Мы не смели шевельнуться, обмирая от ужаса при мысли о том, что нам незаконно открыли дверь. Мимо проходил охранник, он отвесил мальчишке подзатыльник, а нас обругал: на что мы годимся, взрослые, если не можем угомонить ребенка!»
И всё же в этих временных тюрьмах дисциплина была не такой жесткой, ведь начальство знало, что не успеет оно отправить провинившегося в карцер, как ему уже надо будет ехать дальше. Отделение мужчин от женщин тоже иногда нарушалось, особенно в тюрьмах, удаленных от Москвы. «Однажды, когда меня вели в камеру, я увидел полуоткрытую дверь, что было строго запрещено, а за дверью оказалась женская камера. Было жарко, женщины сидели в страшной тесноте, поэтому они все были голые. Только на некоторых оставались лифчики, потому что ходить без лифчика неудобно, груди мешали… Что это было за зрелище! Все эти обнаженные тела, эти серые от грязи лифчики, и молодые женщины, разгуливавшие без лифчиков, потому что им и так было удобно, и остальные, кричавшие им, что они выставляются напоказ… А уж чего я наслушался, пока проходил мимо!
– Давай к нам, парень, иди, с нами не соскучишься! Мы тебя живо согреем!
Надо сказать, что эти призывы меня впечатлили. В ГУЛАГе ходили слухи о лагере Яя, одном из первых женских лагерей, преимущественно для уголовниц, который открылся в начале тридцатых на реке Яя около Транссибирской магистрали приблизительно в ста восьмидесяти километрах к востоку от Новосибирска. В 1951 году в этот лагерь стали помещать и мужчин. Говорили, что там бывали случаи группового изнасилования лагерницами заключенных мужчин, направляемых туда по служебным делам, таким как подвозка бочек с водой. Бочки были на колесах, их тащили волы. Мужчин хватали, насиловали, сжимали им пенис носовым платком, чтобы не кончалась эрекция… Конечно, жертвы потом попадали в больницу. Я сам такого не видел, но мужчины рассказывали об этом с каким-то священным ужасом».
О пересылках Жак рассказывал чуть не с симпатией: все-таки это были места встреч, общения и обмена информацией, диспетчерские пункты, через которые прокатывались волны странников, направлявшихся по неведомым назначениям, навстречу неведомой судьбе. «Там я и начал мой “Справочник”, обогатившись лавиной сведений, наслушавшись удивительных историй, доходивших со всех сторон империи».
Поначалу проникали вести с воли. 24 августа 1939 был заключен пакт о ненападении между сталинским СССР и гитлеровской Германией, и слух об этом дошел до заключенных. «Для моих советских сокамерников этот пакт был трагедией, что читалось по их лицам. Многие словно окаменели: они не смели выказать свое разочарование, чтобы не навлечь на себя нового срока. Для меня, борца с фашизмом, это тоже было страшным, нестерпимым разочарованием. Я был убежден, что советская военная мощь позволяет уничтожить Гитлера. И я пытался найти хоть какие-нибудь оправдания происходящему. Я уговаривал себя, что этот договор – хитрость товарища Сталина, который хочет ослабить Гитлера. Не помню, когда узнал ужасную новость, в пересыльной тюрьме или позже. Но это был сильный удар».