Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– А вот это не очень хорошо, Куренок. Бедная девушка, которая читает книги, мне не слишком нравится… Но ты знаешь, как давно я хочу женить тебя… То, что ты говоришь, – это вовсе не то, на что я надеялся. Но я не хочу тебя принуждать. Деньги никогда не бывают лишними, но у нас с тобой их с лихвой. Если она так уж хороша собой, мы можем получить неприятности на свою голову, и потом, слишком красивая женщина вызывает подозрение, она не всегда в достаточной степени серьезна… Не налететь бы нам на потаскушку. Ты имеешь представление, порядочная ли она?

– О! Папе, в этом я уверен. Трудно объяснить, но это так. Если бы она согласилась, я ничего лучшего не желал бы и был бы счастлив так, что и представить себе невозможно. Но она не захочет.

– Бедная девица никогда еще не отказала кому-либо из Субейранов, – резко отозвался Лу-Папе. – Если только она не совсем ненормальная.

– А ты, Папе, если бы она сказала «да», ты бы согласился?

– Если то, что ты мне сказал, правда, я соглашусь, но я не хочу давать согласие, не зная, кто это. Ну давай же, олух царя небесного, открой дверь и скажи!

– Нет и нет! – послышалось из-за двери. – Дверь я не открою. Я должен немного подумать.

– Ну давай думай, – проговорил Лу-Папе и закурил трубку.

Солнце только что село в красные закатные облака, робко застрекотал сверчок. Лу-Папе, подняв голову, увидел свисающие со шпалеры две азиатские тыквы размером с апельсин красивого зеленого цвета в белую крапинку.

Вспомнился горбун с большим глиняным кувшином в руках и все его многочисленные бесполезные усилия.

– Дядюшка, я думаю, что скажу тебе. Но сначала поклянись Субейранами, что, услышав, как ее зовут, ты не проронишь ни звука и тотчас уйдешь.

– А почему?

– Потому что я не хочу, чтобы ты говорил мне о ней сегодня вечером. Сперва ты должен привыкнуть… завтра, если хочешь, поговорим о ней. Все время будем о ней говорить. Но сегодня вечером мне стыдно.

– О черт! Ну что за недоумок! Ладно, будет так, как ты захочешь.

– Клянись! Клянись всеми Субейранами.

Лу-Папе вынул изо рта трубку, встал, снял шляпу и торжественно поклялся.

– Хорошо. Клятва дана. Теперь немного погоди, я наберусь храбрости.

Лу-Папе возвел глаза к небу, пожал плечами и снова сел на ящик. Ждать пришлось минуты две, потом в замочной скважине заскрежетало.

– Я не открываю, – проговорил Уголен. – Я вынимаю ключ. Приложи ухо к замочной скважине!

Лу-Папе пригнулся и приложился ухом к двери.

– Это Манон, дочь горбуна, – прошептал Уголен.

Старик встал, повернулся спиной к двери, из-за которой не доносилось больше ни звука, и молча ушел по направлению к закату.

* * *

На следующий день за трапезой Лу-Папе заговорил сперва о засухе, угрожавшей виноградникам и фруктовым деревьям по всей округе: дождя не было уже пять недель и деревня пребывала в волнении. Для Уголена это событие прошло незамеченным.

– Лично я боюсь воды с небес. Ею нельзя управлять: или слишком много, или слишком мало. Тогда как источником я сам управляю, а поскольку вода с гор – это растаявший снег, она течет летом сильнее, чем зимой… Если, к счастью, в этот год печет как в преисподней, я в выигрыше, ведь для гвоздик, если их хорошо поливать, чем жарче, тем они краше!

– Можешь рассчитывать на большую жару, – отвечал Лу-Папе, – цикады запели раньше времени по крайней мере на две недели: это значит, половина урожая достанется солнцу!

– Нам-то вина хватит, оно только лучше станет! – пожал плечами Уголен.

Они весело чокнулись и взялись за десерт: Делия подала корзиночку свежих смокв…

– Ну что, поговорим? – предложил Лу-Папе.

– Я только рад буду! – согласился Уголен.

– Хорошо.

Лу-Папе долго молча набивал трубку. Уголен ждал, дрожа от нетерпения, страшно моргал и косил.

– Вчера вечером ты правильно сделал, запретив мне произносить хоть слово, потому как я наговорил бы тебе много разного, от чего тебе не поздоровилось бы, – засмеявшись, начал Лу-Папе.

– Так ты против? – с трудом вымолвил побледневший Уголен.

– Дай мне сказать. Я же говорю «вчера вечером»… Так вот, вчера вечером я сразу подумал: «Он сошел с ума, этой девчушке лет пятнадцать, ну может, шестнадцать». Шестнадцать – слишком юная для тебя.

– Так ты против?

– Да дай же сказать, черт тебя дери! Слишком юная. И может, лет через двадцать ты будешь для нее стар и она заведет себе ухажера.

– Ты ее не знаешь! – выкрикнул Уголен. – Такая девушка, как она, если бы она случайно согласилась пойти за меня…

– Такая девушка, как она… Да она такая же, как все другие. Но это не важно! Через двадцать лет маленькие Субейраны встанут на ноги, окрепнут, потому что она хороша собой, эта зверушка, обитающая в холмах, и я – за.

Слезы выступили на глазах Уголена, очередной взмах ресниц веером разбросал их по столу.

– И потом, – заметил Лу-Папе, – она выглядит старше своих лет. На все восемнадцать.

– Так ты ее видел? – задохнулся Уголен.

– Ну да.

– Когда?

– Этим утром, – с улыбкой отвечал Лу-Папе.

– Это невозможно, потому что сегодня утром…