Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Когда учитель внезапно очутился перед ней, вынырнув из можжевельника, она подняла голову и посмотрела на него, не выказав никакого удивления… Он, улыбаясь, пошел к ней, держа в руках ножичек, отполированная рукоять и стальное лезвие которого блеснули на солнце.

– Мадемуазель, я рад встрече с вами, поскольку мне предоставляется возможность поблагодарить вас за возвращение этого предмета.

Уголен не расслышал слов, но появление ножа его успокоило: «Хорошо, говорит ей спасибо».

Манон встала, но ничего не отвечала.

– По правде сказать, – продолжал учитель, приближаясь к ней, – он свалился ко мне с неба, но местные, бывшие со мной, догадались, что вы неподалеку, и предупредили меня об этом.

– Сударь, – отвечала Манон, – я нашла его в холмах, там, под большой сосной, возле овчарни.

– Но как вы узнали, что он мой?

– Я раньше однажды уже видела, как вы завтракали под деревом в полдень.

– А я видел ваших коз, вашу собаку и, главное, вашего осла, который непременно желал отведать моей колбасы…

– Это ослица. У нее свои причуды…

– Но где же в это время были вы?

– На дереве. Наверху.

– Почему?

В ответ она только пожала плечами.

Уголен во все глаза наблюдал за их беседой, но расслышать ничего не мог; его сердце готово было выпрыгнуть из груди, потому что учитель, говоря с Манон, улыбался, а она слушала его, не поднимая глаз и теребя листочек фенхеля.

– Мне говорили о вас, – продолжал «соблазнитель», – и то, что я услышал, чрезвычайно интересно…

– Я знаю, я слышала разговор, который вы вели возле бассейна, а уж после бросила вам нож.

Учитель смутился, вспомнив вдруг о том, что поведал собеседникам о сне, в котором целовал ее, и быстро перевел разговор на другое:

– Я тогда заинтересовался красными наносами, которые появляются в бассейне после гроз… Я увлекаюсь минералогией, я бы даже сказал, это моя страсть. Поскольку я сельский учитель, хотелось бы создать небольшую коллекцию минералов, попадающихся в этих холмах, чтобы рассказывать ученикам о составе горных пород той земли, на которой они родились.

– И потому у вас с собой молоточек и лупа? А я думала, вы искатель золота.

– Я бы им был, если бы здешняя земля содержала жилы кварца или сланца, но этого нет.

– Здесь меловые отложения юрского периода второй эры мезозоя.

Глаза учителя раскрылись так, что чуть не вылезли из орбит.

– Вы довольно образованны для пастушки!

– О нет! – улыбнулась она. – Я только повторяю слова моего отца… Да еще читаю книги, которые остались от него. Я мало что в них понимаю, но все же читаю в память о нем. Вот он знал все, абсолютно все!

Хотя она продолжала улыбаться, слезы блеснули на ее глазах.

Учитель был тронут тем достоинством, с которым проявило себя ее горе, но не знал, что сказать, и оттого порылся в сумке и вытащил еще один ножичек, такой же, как и тот, который она ему вернула; теперь уже два одинаковых ножичка засверкали на солнце.

– Вот его братец, – проговорил он.

– Вы купили другой?

– Нет!.. В тот день, когда я купил первый, вернувшись домой обедать, я нашел точно такой же под салфеткой: это был подарок моей матери на праздник святого Бернара, о котором я забыл… Естественно, я стал восторгаться вслух, не говоря ей о том, что у меня уже есть такой же, но постоянно боюсь, как бы она не обнаружила первый ножичек, и, если вы согласитесь принять его, вы избавите меня от необходимости волноваться по этому поводу.

Уголен немного успокоился, увидев, что не происходит ничего опасного и что молодые люди держатся на расстоянии трех шагов друг от друга, но все же находил, что их беседа затянулась, а когда увидел два ножа, подумал: «Так и есть! Купил, чтобы охмурять ее! Такой нож стоит никак не меньше семи франков! Это доказывает, что у него на нее виды, и не только во сне! Поцелуи?! Я тебе покажу поцелуи!»

Манон меж тем смотрела, как поблескивает прекрасный подарок, который протягивал ей, улыбаясь, молодой человек.

– О нет! Спасибо, – пробормотала она. – У меня есть… Мой… И потом, это слишком прекрасный подарок!

– Вовсе нет! Нож пастуха не может быть слишком прекрасным для пастушки… Знаете, в нем четыре лезвия, штопор, шило, пилочка для ногтей…

– И даже пара ножниц, – добавила Манон, опустив глаза. – Я несколько дней хранила у себя ваш нож и пользовалась им.

– В таком случае вам уже без него не обойтись. Берите…

– О нет! Спасибо… Не стоит. Спасибо.

Учитель подошел к ней, она не отступила назад; он протягивал ей нож, она по-прежнему не поднимала глаз и все теребила в руках веточку фенхеля.

Уголен, свесившись с обрыва и напоминая в своей короне из плюща гаргулью[52], сжимал в зубах корешок тимьяна и, замерев, смотрел на них сквозь заросли.

Но тут черная собака, охваченная внезапным приступом ярости, устремилась на тропинку, ведущую в холмы, где были расставлены силки, заливаясь неистовым лаем. Манон наклонилась, схватила свою палку и, высоко подпрыгивая, бросилась за ней.