Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Ночью, лежа на тюфяке, он имел долгую беседу с господином Жаном, и ему показалось, что тот необратимым образом настроен в пользу учителя и осыпает его, Уголена, упреками за утаивание родника… Это недружественное поведение призрака утвердило его в решении начать «ухаживания» немедленно, после консультации с Лу-Папе: уж этот повеса знает о женщинах поболее других… Но, боясь показаться ему смешным, Уголен положил держать его в неведении относительно происков соперника.

На следующий день, дождавшись, когда Делия отправится домой, Уголен и Лу-Папе сели в кухне обедать.

– Папе, а как разговаривать с девушками?

Старик макал в солонку бобы нежно-зеленого цвета и грыз их, словно это было лакомство.

– Значит, ты наконец решился? – подмигнув Уголену и улыбнувшись, проговорил он.

– Да, да, нужно как можно скорее приступать к делу, потому как она время от времени ходит в Обань, и кончится тем, что кто-нибудь уведет у меня такую красотку… Лучше уж сразу поговорить с ней. Но у меня ведь, сам знаешь, нет привычки… Так что научи, как и что…

– Ладно. Слушай хорошенько. Только скажи, где это будет?

– Конечно в холмах. Я подойду к ней, делая вид, что собираю грибы или улиток… Словно случайно там оказался… И вдруг я ее вижу, ну и заговариваю. Но что я ей скажу?

– Не так скоро! Для начала собирать грибы или улиток – не то. Это оставь беднякам. Коль ты богат, изволь это продемонстрировать. Лучше всего было бы сделать вид, что ты охотишься, и предстать перед ней в красивом охотничьем наряде. Да. Не стоит показываться ей в грошовой одежде. Только в новом, и чтобы это было видно!.. Настоящий охотничий костюм, с гамашами из желтой кожи и шляпой из ткани того же цвета, что и костюм. А главное, подтяжки!

– Но ведь подтяжек не видно!

– Несчастный! – вскричал Лу-Папе. – Понаблюдай за богатыми людьми, как на них сидят брюки! Не то что на крестьянах, которые подпоясываются кушаком и у которых штаны свисают ниже колен… Да вот возьми хоть Филоксена, нашего мэра: когда он регистрирует брак или отправляется в город, то надевает подтяжки… А учитель носит их каждый день!

Это был решающий довод.

– А что еще?

– Еще охотничий галстук. Нечто вроде косынки, закрывающей горло… Только в таком наряде ты будешь выглядеть как человек! И все это мы найдем в Обани в «Веселом хлебопашце» по сходной цене…

Уголен поднялся, чтобы снять с огня котелок с тушеным мясом, которое томилось с утра, и наполнил тарелки. Какое-то время оба хранили молчание. Уголен улыбался и думал о чем-то своем.

– Мне кое-что пришло в голову, – проговорил он. – Я вот думаю – заметь, это еще не решено, – не состричь ли мне усы.

– Почему бы и нет… – отвечал Лу-Папе. – Тут все дело в форме лица… Но бывает, женщинам усы нравятся… Есть две особы, ты их знаешь, они ходят к семичасовой обедне каждое утро, так вот, они с закрытыми глазами разглаживали мои усы!

(«Это было бы слишком прекрасно… Мне от нее такого никогда не дождаться. Это не в ее духе, и потом, у ее отца усов не было, да и учитель чисто выбрит», – промелькнуло у Уголена в голове.)

– В любом случае можно попробовать… – сказал он вслух.

Они ели молча, не торопясь, обмениваясь время от времени улыбками, потом Уголен робко спросил:

– А может, слегка надушить волосы? Как ты на это смотришь?

Лу-Папе, от которого несло козлом, ответил:

– Думаю, это им по вкусу, так что, если ты способен это вынести, давай. Я никогда не мог, меня это дурманит…

* * *

На следующий же день они отправились в Обань.

Для начала зашли к парикмахеру – настоящему парикмахеру, – от которого вышли неузнаваемыми. Лу-Папе, правда, пожалел, что ему вымыли голову, поскольку после мытья оказалось, что его волосы гораздо более седые, чем он думал, но он был страшно доволен усами, которые мастер своего дела с помощью щипцов загнул ему кверху. Усами Уголена пожертвовали, отчего только выиграл его нос, который стал казаться вдвое длиннее: поскольку сам он видел свой нос только в фас, он не заметил этого изменения в своем облике, а вот Лу-Папе, увидя его в профиль, несколько обеспокоился, но не проронил ни слова.

Часом позже они уже выходили из магазина «Веселый хлебопашец», где совершили неслыханные траты: старик не смог устоять перед костюмом из темно-синего бархата, чья красота к тому же заставила его заменить свою старую потрепанную шляпу на черную фетровую с широкими полями; что до Уголена, чувствующего себя скованно в новом облачении, он засматривался на себя во все витрины, улыбался и краснел от гордости.

– Куренок, в таком костюме ты можешь посвататься к дочери самого папы римского.

– Согласен, мне идет… Повстречай я себя на улице, я не осмелился бы и заговорить с собой, – отвечал Уголен.

Манон, по своему обыкновению, одолевала крутой подъем балки, направляясь к рябине, как вдруг большая белая коза, возглавлявшая стадо, остановилась как вкопанная и с любопытством уставилась на заросли мирта, из которых торчало несколько стволов дуба, растущих из одного корня… Собака бросилась туда и заворчала.