Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Она медленно ступила в ледяную воду, никогда не видевшую солнечного света, в которой подрагивали перевернутые изображения сталактитов. Небольшие темные облачка поднялись вокруг ее ног. Она опустила руку в воду и, дотронувшись до дна, зачерпнула песок, казавшийся почти черным… Проделав обратный путь, она вылезла из пещеры на свет божий, и солнце, сменившее наконец гнев на милость, осветило лежащий у нее на ладони красный песок, тот самый, что наносило после гроз в бассейн Пердри.

Она вернулась туда снова на следующее утро с ножовкой, висящей у нее на поясе, и с небольшими граблями без рукояти. Долго искала она по пути длинную более или менее ровную ветку: таких в местных холмах мало, здесь вырастают, да и то с большим трудом, в основном деревья с узловатыми, скрюченными ветвями. В конце концов она остановила свой выбор на молодой сосне, которая, для того чтобы вырваться из плена высокого и густого кустарника, прямо поднялась навстречу солнцу; она спилила ее, срезала с нее ветки, ножом остругала ее, убрав неровности, и прикрепила к ней с помощью гвоздя грабли. Затем она долго вглядывалась во все четыре стороны горизонта и, только убедившись, что никто за ней не наблюдает, проникла в пещеру, добралась до озера и установила на выступах скалы четыре свечи.

Прозрачная вода текла себе как ни в чем не бывало, мурлыкая свою привычную песенку. Манон погрузила грабли в озерко и поскребла дно. Тотчас поднялось на поверхность и быстро разошлось по ней красное облачко. Она терпеливо продолжала задуманное в течение более двух часов. Когда железные зубья граблей заскрипели, коснувшись скалы, она соскребла в воду еще и красный налет с берегов.

К полудню она наконец выбралась из пещеры и спрятала грабли под камнями насыпи. После чего перекусила под сосной посреди своего стада.

Она стала размышлять над шансами задуманного. Тот человек сказал, что вода в бассейне слегка краснеет после сильных гроз. Но как скоро это происходит? Она пыталась в точности вспомнить, что он говорил… Вроде как речь шла о нескольких часах. Семи или восьми? Точное количество часов вспомнить не удавалось, но наверняка не более восьми часов… После завтрака она отправилась с козами к бассейну Пердри.

Вода в нем была совершенно прозрачной, можно было различить легкое подрагивание светлой водяной струи в том месте, где она выходила из крана в стене… на сером цементе оставалось немного красноватых следов, но было понятно, что это застарелый налет, который не смогли соскрести при чистке бассейна.

Она изучила взглядом окружающий пейзаж, устроилась под деревом, под которым в тот раз сидел учитель, и открыла книгу.

Каждые десять минут она вставала, подходила к бассейну и склонялась над зеркалом воды, но всю вторую половину дня вода оставалась совершенно чистой. К шести часам вечера Манон начала отчаиваться.

«Нет, – думала она, – та вода сюда не поступает… Или же я недостаточно разворошила дно…»

Не зная, что еще предпринять, она наклонилась, длинными глотками напилась, словно козочка, ледяной воды и умыла лицо. Потом стала причесываться, глядясь в воду. И в эту минуту увидела, как в глубину бассейна брызнула красноватая струя, которая стала расходиться по воде кольцами и медленно подниматься к поверхности, чтобы потом снова, кружась, опуститься на дно… В две минуты весь бассейн до краев покраснел. И тогда она поняла: Провидение указало ей способ, которым следовало уничтожить Уголена и наказать всю деревню… Чудесные гвоздики погибнут точно так же, как погибли кукуруза и азиатские тыквы, а плодоносные сады и огороды Бастид высохнут на корню за несколько дней. Она бросилась с этой вестью к рябине, сотрясаемая таким необузданным чувством мести, что слезы выступили у нее на глазах одновременно с рвавшимся из груди хохотом…

Тут уж она не откладывая принялась за подготовку задуманного. Сперва поднялась на бары, чтобы изучить окрестности: она боялась непредвиденного появления какого-нибудь охотника или наблюдения со стороны Уголена. Затем спустилась с ослицей в небольшую балку у Рефрескьер, где дождевой поток оставил после себя длинную полосу голубой глины, почти чистой. С помощью ножичка она выреза́ла бруски глины, наполняла ими корзины и дважды поднималась к пещере. Наконец она вернулась в Ле-Плантье и изготовила небольшую сумку из джутовой ткани, сшивая ее, как это делают сапожники, – протыкая дырочки с помощью гвоздя и пропуская в них двойную суровую нитку, – и наполнила ее зернистым цементом, наверняка испортившимся, но все еще способным затвердевать, если смешать его с водой.

– Что ты собралась делать? – полюбопытствовала Батистина.

– Скажу тебе, может быть, завтра вечером.

После ужина она при свете луны взвалила сумку на плечо и вышла в путь, позвав с собой Бику. Она медленно пробиралась в тени баров и часто останавливалась, прислушиваясь, а Бику, выставив мордочку, принюхивалась к ветерку… Добравшись до места, она посадила собаку перед входом в пещеру в качестве часового, наказала ей что-то тихим голосом и полезла в узкий проход, ведущий внутрь пещеры.

* * *