Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Но господин Белуазо не успел развить свою мысль, так как раздались чьи-то громозвучные возгласы, перекрывшие его слова. Старая Батистина, часом ранее попросившая ключ от кладбища у Казимира, показалась в дальнем конце площади: из ее уст вылетали проклятия и оскорбления. За ней со смехом бежали дети, из домов высыпали домохозяйки. Уроженка Пьемонта, крича зычным голосом, дошла до террасы кафе и вдруг бросила тяжелый ключ от кладбища в голову Казимира, который чудом увернулся, зато вдребезги разлетелось стекло кафе.

– Эй! Да вы с ума сошли, милейшая! – завопил Филоксен. – Что это вам взбрело в голову бить стекла? Притом что у вас за душой ни франка, чтобы оплатить ущерб?

Но Батистина не унималась, ее лицо, мокрое от слез, было искажено гримасой ярости; Казимир, которому она показывала кулак, объяснил суть происходящего.

Накануне он был вынужден переместить тело Джузеппе в общую могилу, поскольку не слишком щедрый «подурядчик» оплатил лишь два года аренды места на кладбище, и пришлось освободить место для старухи Жанетты из Бускарль, которая недавно отдала Богу душу.

– Я ей все сказал как есть, когда давал ключ, – пояснил Казимир, – но она поняла только теперь… Послушайте, Батистина…

Но Батистина продолжала кричать как одержимая, размахивая руками, так что на ее крики сбежались псы и с яростным лаем стали прыгать вокруг нее, а фокстерьер Филоксена, трусливо зашедший сзади, ухватился зубами за подол ее платья… Она ударом ноги отбросила его подальше, поднялась по ступенькам лестницы, ведущей на террасу дома господина Белуазо, и, воздев руки к небу, картинно разразилась проклятиями:

– Да падут все ваши свиньи! И ваши козы в придачу! Да рухнут оливковые деревья! Да засохнут на корню бобовые! Да будут бесплодны жены! Да окривеют мужчины! Да скрючит стариков! Да побьет градом ваши виноградники! Да нападет болезнь на кур! Да заведутся крысы в ваших подвалах! Да поразит огонь ваши сараи! Да ударит гром в вашу церковь!

Эта страшная литания, понятная лишь в общих чертах, поскольку произносилась на смеси нескольких языков, заставляла «нечестивцев» хохотать до слез, а детей испускать крики радости… А вот две старушки со страху бросились наутек, осеняя себя крестным знамением. Толстуха Амели появилась в окне и безуспешно пыталась унять поток проклятий:

– Эй вы, там! Заставьте ее замолчать! Она насылает на нас порчу!

Памфилий с булочником, сжав кулаки и выставив вперед указательные пальцы и мизинцы, семь раз выбросили их в сторону колдуньи, сопровождая эти движения заклинанием:

– Чур меня… Чур меня… Чур меня…

Но Батистина продолжала издавать свои устрашающие вопли; тогда служанка господина кюре, поднаторевшая в области изгнания дьявола, появилась на паперти с чашей в руках. В ней была святая вода, которую она бесстрашно плеснула Батистине в лицо. Та, словно опомнившись, перекрестилась и спустилась со ступеней.

– Это jettatura![53] Вам всем кранты! – бросила она, повернулась ко всем спиной и под улюлюканья удалилась.

* * *

Манон, сгорая от нетерпения, уже с час лежала в траве среди пасущихся коз, повернувшись лицом в сторону деревни, и ждала возвращения своей подруги.

И хотя она не могла видеть деревенскую площадь, окруженную домами, она ожидала, что люди станут выходить на улицу, крича и воздевая руки к небу, и что деревня будет напоминать развороченный муравейник. Но все было спокойно под знойным полуденным солнцем… Одна мысль вдруг закралась ей в голову: то новое русло, по которому она пустила воду, возможно, в каком-то месте вновь впадает в тот же подземный канал, по которому вода до этого поступала в деревню… В таком случае все ее старания пошли прахом… Это было не только возможно, но и вполне вероятно, поскольку вода течет вниз по холму, а значит, ей не миновать бассейна…

Она предавалась невеселым думам, когда увидела, как Батистина покидает деревню, преследуемая деревенскими ребятишками, кричащими ей что-то вслед… Внезапно уроженка Пьемонта обернулась к ним, потрясая своей палкой, и истошно, с такой страшной силой крикнула что-то, что они бросились врассыпную; затем она сошла с крутой тропы, которая заворачивала в лощину, и поднялась к Манон.

– Что с тобой, Батистина, дорогая? Что они тебе сделали? – бросилась она к ней.

Батистина хотела ответить, но губы ее задрожали, и она разрыдалась… Манон обняла ее, усадила под скалой в тени сосен и выслушала ее горестные излияния.