Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– Они вынули его из красивого ящика, потому что он-де занимает много места… И перемешали его с другими, с незнакомыми, которые, может, хворают какой-нибудь гадостью… В этой же яме дровосек Пепито, презлющий испанец, которому Джузеппе дважды врезал по шее за то, что тот воровал у него из корзины вино и строил ему рожи, смеясь над ним, а потом удирал со всех ног… И теперь так навсегда и останется… А как он найдет свои кости на Страшном guidicio[54], коли все перемешано? И никто уж не сможет признать, где он, где другой, никто же не видел своих костей, легко будет ошибиться… А он ведь теперь весь распался, даже мне не под силу собрать его воедино. И потом, что толку молиться за него на этой общей могиле? Другие, как пить дать, воспользуются и украдут половину моей молитвы! Эти деревенские – стадо свиней, я наслала на них порчу… Ужо несдобровать им, помяни мое слово!

Манон утешила ее как могла, говоря, что на Страшном guidicio Мадонна постарается и все устроит так, что Батистина увидит своего Джузеппе непременно целиком.

– А мой отец? Его они не потревожили? – вдруг спросила она.

– Не знаю, – отвечала Батистина. – Я так расстроилась, что не посмотрела как следует. Они повсюду нарыли ямин…

Манон поднялась и помчалась к деревне.

* * *

А тем временем в кафе появились новые лица: подбоченившаяся толстуха Амели, мать учителя с кошелкой в руках, Англад с мотыгой на плече, заглянувший сюда после полевых работ, Кабридан с двумя кувшинами и старуха Сидони.

– Все это истории для бабусь, – с усмешкой говорил Лу-Папе.

– Вот увидишь! Увидишь!.. – отвечала Сидони. – В Ле-Зомбре была колдунья, которая могла четырьмя словами сделать так, что мул или коза падали замертво!

– А пьемонтская бабуся наговорила слов гораздо больше! Лично я думаю, нам несдобровать! – выкрикнула Амели.

– В любом случае, когда старуха насылала на нас беды, моя жена как раз возвращалась из сада, так вот, оказалось, что рагу сгорело, а наша бабушка упала с лестницы. У нее теперь на голове шишка с половину сливы! – подлил масла в огонь Кабридан.

– Так вы считаете, эти два домашних несчастья – первые последствия проклятия? – спросил учитель.

– Я не уверен, но все же что-то в этом есть!

– Твоей бабушке попить бы холодной водички, небось хлещет что покрепче… – начал Лу-Папе.

– Глянь-ка, что я вижу? – прервал его Памфилий.

Учитель проследил за его взглядом: с растрепанными волосами к ним бегом приближалась Манон. Увидев учителя, она остановилась перед ним. Бледность покрывала ее лицо, на лбу выступили капли пота.

– Что там произошло на кладбище? – резко спросила она.

– Переложили дровосека на другое место, потому как у него кончился срок аренды! – бойко ответил Филоксен.

– А… мой отец?

– Как лежал, так и лежит себе и всегда будет лежать!

Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

– Усадите ее! – закричала Магали. – Не видите разве, она сейчас упадет?

Учитель поддержал Манон за плечи, но она взяла себя в руки, покраснела и мягко отстранилась от него.

– Благодарю… Могу ли я получить ключ от кладбища?

– Разумеется, – ответил Казимир.

– При условии, что не разобьете еще одного стекла вслед за вашей подружкой! – добавил Филоксен.

– Да дайте же ей чего-нибудь выпить!.. – настаивала на своем Магали. – Ну хотя бы глоток кофе!

– Нет, спасибо, сударыня, – отвечала Манон. – Не стоит… спасибо…

Господин Белуазо с живейшим интересом разглядывал ее и, думая, что шепчет, проговорил в полный голос:

– Поразительное и очаровательное существо!

– А тебе небось доставляет удовольствие видеть вблизи свою золотую птичку! – повернувшись к Памфилию, подколола муженька Амели.

– А ну марш домой! – с внезапной суровостью гаркнул он. – Или домой, или молчи, иначе получишь пару пощечин на виду у всех!

Амели, подбоченясь, зарычала:

– Что? Мне пару пощечин? Мне?

– Становится забавно, – заметил господин Белуазо.

Но эта забавная сцена была неожиданно прервана отчаянными криками «Папе! Папе!».

Со всех ног к кафе мчался Уголен, весь в грязи, задыхающийся, с изменившимся до неузнаваемости лицом.

– Папе! Родник! Родник! Вода больше не течет! – не добежав десяти шагов, закричал он.

– Что ты несешь? – недовольно заворчал старик.

– С сегодняшнего утра вода перестала течь!..

– Как? Совсем?

– Ни капли!

Мрачная радость согрела сердце Манон. Это дергающееся лицо, этот блуждающий взгляд, эти штаны, на которых налипла тяжелая грязь, представляли собой незабываемое и отрадное зрелище…

– С девяти утра… – задыхаясь, продолжал он, – я вырыл канаву, палками пытался расчистить родник… Ничего, ни капли… Матушка-заступница, что же делать?

– Родники – дело тонкое, капризное! – проговорил Памфилий. – Особенно твой! Прежде он бил исправно… Потом, когда появился новый хозяин, исчез… затем ты стал хозяином фермы, он снова забил. Таков уж его нрав… Но не порть себе кровь, месяца через три он вновь пробьется как ни в чем не бывало!

– Что ты несешь! Да все мои гвоздики уже дали бутоны! А это не какие-нибудь простые гвоздики, это отборные сорта, авторские!

– У него их пятнадцать тысяч! – пояснил Лу-Папе.