Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Подняв глаза, молодой человек с улыбкой проговорил:

– Если она пожелает прийти в наш дом, я думаю, она уже никогда его не покинет.

Он протянул через стол руку и положил ее перед хозяйкой источников открытой ладонью кверху.

По лицу Манон скользнула странная гримаса, она вдруг вскочила и выбежала в ночь.

Облаченный в великолепный черный сюртук – тот самый, который он надевал, чтобы нанести визит господину префекту, – опоясанный трехцветным шарфом, увенчанный цилиндром, господин мэр сделал три прыжка и умудрился совершить «карро», то есть сбить чужой шар и заменить его своим, что было встречено бурными аплодисментами, к великому огорчению Казимира, уже считавшего, что победа у него в кармане… Господин Белуазо, бывший в этой дуэли арбитром, объявил счет: 14:14…

Празднично разодетые гости любовались его фраком цвета морской волны, широким галстуком, в котором блестела крупная жемчужина, а более всего обтянутым шелковой тканью раздвижным цилиндром такой высоты, что никого не удивило бы, если бы он вытащил из этого шапокляка пару кроликов.

Однако этот день не был отмечен каким-либо приходским праздником, он даже не был воскресным: апрельское сияющее утро являлось началом знаменательного дня, которому предстояло стать днем бракосочетания господина учителя. В ожидании жениха и невесты мэр и Казимир не смогли устоять перед искушением сразиться в шары, и Филоксен тотчас снял свои белые перчатки и предложил кузнецу «преподать ему урок» – предложение, от которого тот не смог отказаться, открыто усмехаясь от жалости к противнику.

И вот, когда игра дошла до ничьей – 14:14 – и они приступили к следующей, завершающей, партии, от неожиданных перипетий которой у безмолвных зрителей перехватывало дыхание, появилась свадебная процессия.

Во главе шла невеста – Манон, ставшая вдруг такой высокой от туфель на каблуках, что издали ее невозможно было узнать, не будь на ней традиционного белого кисейного платья, а на золотистых волосах – короны из живых белоснежных цветов апельсинового дерева. Это был драгоценный подарок Памфилия и Казимира, укравших ночью цветы у нотариуса из Ле-Зомбре, – оригинала, который давал себе труд ухаживать еще и за черешневым деревцом в маленькой оранжерее в глубине сада. Кроме того, в память о своих дорогих холмах Манон поместила между кистями белых цветов четыре пурпурных цветка с широкими венчиками – цветы ладанника, который англичане называют скальной розой, по-провансальски «мессуг». Спускаясь по склону, ведущему к мэрии, она опиралась на руку Виктора, Виктора великого, Виктора неповторимого, облаченного в черную необъятную накидку, в которой он когда-то пел «Вертера»: она закручивалась вокруг его ног в лакированных сапогах из «Почтальона из Лонжюмо»[78]: своим блеском они в свое время ослепили немало суфлеров.

Его огромные черные глаза лучились гордостью и радостью из-под широкой мушкетерской шляпы.

За ними важно вышагивали Бернар и его матушка. Магали была с ног до головы в чем-то кружевном бежевого цвета, она улыбалась сквозь легкую вуалетку, свисающую с широкополой соломенной шляпки; Бернар держался очень прямо в новом – это было видно, – недавно приобретенном в «Прекрасной садовнице» костюме. Кроме того, между опущенными концами твердого воротничка был виден шелковый галстук лазоревого цвета, заколотый булавкой с небольшим сапфиром. Жених и невеста выглядели еще краше, чем обычно; было заметно, что они это знали и держались раскованно.

Следом шел Англад, приобретший по случаю свадьбы «племяшки» дивную фетровую серую шляпу.

Он с важностью подставил свой локоть Эме; грим на ее лице был, возможно, недостаточно ярким для оперных подмостков, но, пожалуй, излишне заметным для деревенской мэрии, однако кисейная накидка выгодно затеняла ее прекрасные глаза…

И наконец, за ней шли четверо одинаково одетых господ – в черных сюртуках и котелках. Это были гости, приглашенные Виктором с целью, которая вскоре должна была раскрыться всем. В то самое время, когда они вступили на эспланаду, Филоксен, подняв руку, крикнул:

– Подождите минуту. Вот-вот свершится «la ultima estocada»![79]

Передав свой цилиндр Памфилию, он откинулся назад с зажатым в руке шаром, мгновение держал его на уровне глаз, целясь, затем в полной тишине сделал прыжок вперед, вслед за которым последовал «карро»; послышались аплодисменты.

Филоксен скромно поприветствовал зрителей, и все уже собирались войти вслед за ним в здание мэрии, как вдруг невеста выпустила руку Виктора, приподняла подол своего прекрасного платья и бросилась к небольшой группе людей, наполовину скрытых стволом платана: Энцо, Джакомо и Батистине. Дровосеки были на удивление чисто одеты, однако в своих праздничных нарядах – оливково-зеленых шляпах, розовых галстуках, синих куртках, светло-желтых башмаках с зелеными язычками – выглядели как гигантские попугаи. Манон каждого взяла под руку и подвела к процессии, только Батистина, одетая во все серое, увернулась от нее и сбежала: ее догнал Бернар и с рук на руки передал Памфилию, наполовину задушенному своим накрахмаленным воротником.