Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Молодожены с гостями вошли в мэрию, убранную ветками розмарина и желтыми цветами дрока.

Школьники, которым Эльясен не позволил проникнуть в святая святых, расшумелись, однако вскоре были вознаграждены одним замечательным эпизодом.

Господин Белуазо, весьма галантно поприветствовав невесту, сунул свою чудесную шелковую шляпу под мышку, быстрым движением превратив ее в блин… Дети, под впечатлением от этого внезапно произведенного на их глазах фокуса, приникли носами к оконным стеклам в надежде увидеть последствия, но господин Белуазо с большим достоинством сел на скамью и ограничил свое экстравагантное поведение тем, что принялся обмахивать лицо принесенным в жертву головным убором. Господин мэр взял слово.

В это время Лу-Папе шарил концом своей палки в зарослях ладанника и фенхеля, заполонивших ферму Массакан с тех пор, как не стало Уголена. Он был один, в новом костюме черного бархата, черной шляпе и черном галстуке. Время от времени он погружал руку в заросли и вытаскивал оттуда несколько красных и белых гвоздик – это были потомки тех первых саженцев, которые его племянник высадил сразу по возвращении с военной службы. Им посчастливилось выжить, на них было много цветов, но небольших – господин Тремела наверняка забраковал бы их. Вдруг старик резко вскинул голову: раздался свадебный колокольный звон. Перевязав рафией букет, он стал спускаться в деревню.

* * *

Речь мэра была встречена продолжительными аплодисментами; дольше всех аплодировал господин Белуазо, автор речи.

На Манон произвел большое впечатление пассаж, в котором упоминалось «дитя из деревни, преданное своими же» и «горькое раскаяние всех жителей Бастид при мысли о бесценной, несбывшейся дружеской связи».

По окончании гражданской церемонии, когда все покидали мэрию, на глазах изумленных детей господин Белуазо совершил еще один фокус; они уже ждали его выхода, надеясь повеселиться при виде того, как он попытается напялить на голову нечто, столь комическим образом, незаметно для него самого, доведенное до состояния то ли блина, то ли диска, но каково же было их удивление, когда, даже не прерывая беседы с Англадом, он вынул из-под мышки этот плоский предмет и простым щелчком, сопровождающимся маленьким взрывом, вернул ему первозданное состояние и водрузил его на голову.

* * *

Венчание прошло без сучка без задоринки. Манон не выказала особого волнения, правда, как и полагается невесте, слегка краснела и бледнела, а Бернар излучал самообладание и уверенность в себе. Разумеется, не обошлось без слез Магали. Эме и Виктор стояли не рядом с брачующимися, а наверху, возле фисгармонии, вместе с загадочными гостями.

Маленький старичок был органистом, который раскрыл жителям Бастид подлинное звучание имевшегося в церкви старинного инструмента. Трое других были главными хористами Марсельской оперы. Их поставленные голоса гармонично переплетались с басами фисгармонии и сочетались со взволнованным голосом Виктора и ангельским сопрано Эме: свод маленькой церкви, первым воспринимавший их голоса, возвращал их всем присутствующим, так что казалось, небесная музыка и правда спускается с небес. Господин Белуазо позднее утверждал, что подобная месса сделала бы честь любому собору в день бракосочетания особ королевской крови.

Когда вышли на паперть и учитель стал бросать детям пригоршни монет в десять су, на другом конце площади показался Лу-Папе. Левой рукой прижимая к груди большой букет белых и красных гвоздик, он спускался по направлению к церкви. Шел он без трости, было видно, что ему нелегко идти уверенным шагом. Его появление произвело на всех впечатление. На нем был новый великолепный костюм, вид у него был торжественный, и потому все решили, что в знак примирения он собирается подарить цветы новобрачной, которая, возможно, пригласит его на свадьбу. Беготня и крики детей прекратились, все молча застыли, Манон беспокойно сжала руку своего мужа.

– Я не найдусь, что сказать ему, – прошептала она.

Однако ее страх был напрасным, старик прошел мимо, никого не видя, вперив взгляд в горизонт; в его правой руке блеснул тяжелый ключ – от кладбища.

Свадьба молча наблюдала за тем, как он спускается на эспланаду. Так он и удалился, ни разу не обернувшись, одинокий, обособленный от других, приволакивающий свою ногу и свое горе, но тем не менее застывший в своей гордыне и высоко несущий голову последнего из Субейранов.

Год спустя всё в деревне было по-старому, и ничего не поменялось в умонастроениях жителей Бастид-Бланш, разве что учитель и особенно его жена завоевали расположение всех, так что мэр отправился в префектуру Марселя – в котелке и в перчатках – просить господина инспектора Академии образования отменить назначение господина Бернара Оливье в Ла-Пом и повысить его на прежнем месте с согласия заинтересованной стороны.

Мать Манон, став супругой великодушного Виктора, проживала в Марселе в огромной квартире в Старом порту, в двух шагах от оперного театра. Оба ощущали себя счастливейшими из смертных, и Виктор слал Манон победные реляции вроде следующей:

Дорогое дитя,