Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– Приветствую вас, уважаемый! – проговорил молодой человек.

Крестьянин вскинул на него свои синие глаза, и на его лице отразилось нечто напоминающее робкую улыбку.

– Привет и вам!

– Уже пошла спаржа?

– Да вроде бы. Немного с запозданием, но неплохая.

– А вон то стадо, оно ваше?

– О нет! У меня всего две козы, ими занимается жена… Я не здешний, я из Ле-Зомбре… Стадо – это той девчонки, которая за источниками приглядывает.

– Какими источниками?

– Да такими, за родничками в холмах, – пояснил старик. – Она их обустраивает, чистит… Из глины лепит небольшие плошки… как ее звать, я не знаю, ну я и говорю «девчонка, хозяйка источников», а так что ж еще сказать… Она славная. Как-то угостила меня сыром. Я не просил, потому как никогда ничего не прошу.

– Она из Ле-Зомбре?

– Нет. Точно нет.

– Тогда из Бастид?

– Не знаю. По-моему, нет. Не из Бастид. Я не спрашивал, ни о чем не просил, потому как ничего никогда не прошу! – Бросив взгляд на горлышко бутылки, торчащей из сумки, он повторил: – Ничего и никогда!

Учитель сразу понял, что, никогда ни о чем не прося, гордый старец всегда брал то, что ему предлагали, и отдал ему оставшееся вино. Тот молниеносно приложил бутылку к губам на манер трубы, так что даже не успел поблагодарить великодушного дарителя, который, посмеиваясь, двинулся по тропинке, ведущей в лощину.

В этот вечер, часам к шести, «нечестивцы» собрались на террасе кафе за партией в маниллу, в которой повела команда Филоксена – Белуазо, не оставлявшая шансов на победу Казимиру и Клавдию, мяснику. Оседлав стулья, Лу-Папе, Уголен, Памфилий, Анж и булочник молча смаковали хитрые ходы и мошеннические трюки, испуская возгласы при виде козырей.

Учитель появился к концу партии, но поостерегся открывать рот до последней взятки, о которой возвестил диким криком господин Белуазо, побивший козырного туза.

– Мы их разбили вчистую – подытожил Филоксен, поднимаясь со стула, – мне будет совестно, если они заплатят за выпивку… Уж слишком они пострадали. Так что угощаю!

Учитель занял место рядом с господином Белуазо.

– Как дела, дорогой Бернар? Что поделывали сегодня? – поинтересовался нотариус.

– Всю вторую половину дня проверял тетради учеников и готовился к завтрашним занятиям. А утром совершил большую прогулку по холмам, из которой вернулся с несколькими камнями известняковых пород особого вида. Кстати, господа, что это еще за хозяйка источников?

– Хозяйка источников? – переспросил Филоксен, разливая перно. – Вы прочли об этом в книге?

– Вовсе нет! Я повстречал одного старика из Ле-Зомбре, и он мне рассказал, что наверху, в холмах, живет девушка, которая заботится о местных родниках.

– Я заметил, что родник Фон-дю-Ригау был почищен и теперь дает воды вдвое против прежнего, – вставил булочник.

– Лорье тоже почистили, – отозвался мясник. – Но я думал, что это сделали дровосеки.

– Или пастух, – предположил Лу-Папе. – Пастухам нужно поить своих подопечных…

– А старик сказал, что это пастушка.

– А какая она, эта пастушка? – спросил Памфилий.

– Саму ее я не видел, – ответил учитель, – только ее стадо.

– Это были овцы или козы?

– Козы, осел и черная собака.

– Тогда я знаю, кто это, – уверенно проговорил Памфилий. – Это стадо малышки Манон. Увидев вас, она спряталась!

– Почему?

– Такова уж она. Иногда увидишь ее издали, а подойдешь ближе – и след простыл! Она еще более дикая, чем тушканчик!

– Молоденьким девушкам это свойственно, но с возрастом проходит! – веско вставил булочник.

– А сколько ей? – полюбопытствовал господин Белуазо.

– Должно быть, лет двенадцать-тринадцать, – буркнул Уголен.

– Вот еще!.. – закричал Памфилий. – Да не меньше пятнадцати!

Господин Белуазо приставил к уху согнутую воронкой ладонь.

– Пятнадцать! – повторил Филоксен и, завладев для пущей ясности рукой столяра, соединил ее со своими двумя.

– Черт! – воскликнул господин Белуазо. – А откуда она взялась?

– Это дочь бедного горбуна! – ответил Памфилий.

В Провансе слово «бедный» означает, что тот, о ком говорят, умер. В этом отразилось языческое понимание понятия «усопший», то есть ничем больше не владеющий.

– Чья дочь? – тихо переспросил учитель.

Филоксен вдруг втянул голову в плечи, так что они поднялись до самых его ушей, и отвечал уже не таким звучным голосом:

– Горбуна!

– Какого горбуна? – удивился учитель.

– Так, одного чудака, – буркнул Лу-Папе.

– Не такой уж он был и чудак, – подал голос столяр.

– Когда я говорю «чудак», – отвечал Лу-Папе, – я не имею в виду «дурак». Я хочу сказать, что он был неразумным. Он думал, что ему удастся развести несметное количество кроликов только потому, что он произвел какие-то там расчеты на бумаге.

– Ну так вот, – взялся объяснить Памфилий, – у него не было воды, и он попробовал вырыть колодец…

– И пожелал изготовить мины! – вставил Уголен. – А я ведь его предупреждал! Я ему говорил: «Не балуйтесь с порохом!» Но что вы хотите, у него же были книги, и он думал, что с помощью книг можно все одолеть. Он не захотел меня послушать, и первая же мина убила его.