Жар под золой

Я позвонил врачу, позвонил в похоронное бюро и дал телеграммы по адресам, которые Габи подчеркнула в адресной книге.

Когда я с этим управился, пришла Габи.

— Через час придут люди из похоронного бюро, а через полчаса врач, — сказал я ей.

— Лотар, а теперь подсчитай, пожалуйста, сколько это все должно стоить, чтоб меня не надули.

Габи расселась за кухонным столом и поглядела на занятую шитьем Хелен. Потом она принялась записывать в блокнот цифры, которые я диктовал ей из тарифного справочника:

— Содержание тела вплоть до кремации — 100 марок.

Услуги шести носильщиков — 165 марок.

Доставка живых цветов — 40 марок.

Кремация тела — 100 марок.

Захоронение урны — 350 марок.

Использование зала для панихиды — 50 марок.

Музыкальное сопровождение — 20 марок.

— Прикинь еще всякие мелочи... Короче, с приглашением гостей на поминки, даже если не подавать ничего, кроме кофе и пирожных, все равно получается на круг две тысячи марок.

Габи сложила в уме все цифры.

— Дорого выходит. Это нормальные цены или ты считал мне с какой-нибудь скидкой?

— Нет, Габи, для покойников скидки не бывает... Если ты захочешь захоронить урну на моем кладбище, к примеру — а я полагаю, что ты этого захочешь, — тогда присчитай еще место для могилы и цветы... Урну ты наверняка захочешь гранитную, с ее именем, золотыми буквами или нет? Вообще-то, этим должны бы заниматься родственники.

— Надеюсь, она оставила мне довольно наличными — я еще не подсчитала, сколько синих бумажек в пачке, — а из банка я смогу получить деньги, только когда будет вскрыто завещание, доверенности у меня нет, чеков я подписывать не моту... Скажи, а родственники не могут оспорить завещание?

— Родственники всегда оспаривают, — вмешалась Хелен, — они действуют по принципу: раз нам ничего не досталось, пусть и другим ничего не достанется.

— Но я ведь ухаживала за ней, я ее купала, я ее раздевала и одевала, я стригла ей ногти на руках и ногах, чистила вставную челюсть, кормила ее с ложечки, даже в уборную водила...

— Думаешь, родственников это интересует? Их интересуют только деньги, — нетерпеливо перебила Хелен.

— А что станет с домом? — спросила Габи плаксивым голосом.

— Зачем тебе нужен этот дворец? Продай его, и дело с концом. Тебе ведь придется выплатить детям их долю стоимости, этого не миновать, пусть даже ты единственная наследница, все равно нотариус... И вообще я бы подождала, пока будет вскрыто завещание, — сказала Хелен.

— Ну, я побежала, а то придет врач и не сможет войти в дом.

Однако Габи растерянно стояла посреди кухни и не трогалась с места. Отсутствующим взглядом она смотрела, как шьет Хелен.

— Можешь сегодня переночевать у нас, на диване в гостиной, — сказала Хелен.

— Нет, я уж пойду туда, не могу же я в последнюю ночь оставить ее одну, — сказала Габи. — Может, я снова перееду к Франку, — добавила она выходя.

Из кухонного окна я наблюдал, как Габи устало бредет через улицу.

— Мне и в самом деле любопытно, что сказано в завещании, — сказала Хелен, откладывая юбку.

— Да нам-то с тобой какое дело — мы-то все равно ничего не получим.

—А Габи даже не знает, как ей поступить с наследством, если, конечно, она его получит.

Пронзительно зазвонил телефон. Хелен вскочила, бросилась в переднюю, я слышал, как она несколько раз крикнула «Алло, алло, алло!», после чего вернулась на кухню в полном разочаровании.

— Лотар, это уже четвертый раз, как только я снимаю трубку, он ее кладет.

— Откуда ты знаешь, что это «он»?

— А разве я говорила «он»? — удивилась Хелен.

Телефон зазвонил снова.

— Теперь снимай ты, — испуганно сказала Хелен.

— Да пусть звонит, может, это повреждение на линии, помнишь, у нас как-то телефон трезвонил весь день?

Но несколько минут спустя опять раздался звонок, и Хелен умоляюще посмотрела на меня. Мне было здорово не по себе, когда я вышел в переднюю и снял трубку:

— Алло, я слушаю.

— Отец, мне надо с тобой поговорить, — раздался голос Клаудии. — С одним. Завтра в шесть вечера, у Паяца.

И Клаудия положила трубку, но я еще несколько раз прокричал: «Алло, алло, алло!»

— Он опять положил трубку? — спросила Хелен, глядя на меня расширенными глазами.

— Да. Наверно, все-таки повреждение на линии, — ответил я.

* * *

Сперва мне показалось, будто я ошибся дверью.

В пивной не было ни души, даже у стойки — и то никого. Я стоял, не решаясь закрыть за собой дверь, но тут раздался голос Паяца:

— Можешь смело входить, лучше один гость, чем ни одного.

Паяц налил мне пива, даже не поинтересовавшись, что́ я буду пить. Я искоса разглядывал его. Он нынче был серьезный, даже печальный, без вечной застывшей ухмылки на лице.

Снаружи через тусклые стекла пробивался свет уличного фонаря, день был пасмурный, а в пивной горела одна неоновая трубка над стойкой, где красовалась надпись: «Гость веселый — это клад, и ему хозяин рад». А над стеклянным шкафчиком позади стойки все еще висела деревянная дощечка с выжженным стишком: «Если злишься на жену, выпей рюмочку одну, а помиришься с женой — мало рюмочки одной».