Жатва Дракона

Ланни пришлось посвятить своего отца в свои тайны, по крайней мере, отчасти. Поскольку сам Робби работал на правительство, его едва ли могло встревожить, что его сын делает то же самое. Ланни сказал очень серьезно: "То, что я тебе скажу, не должно уйти ни одной живой душе, даже Эстер. Я сам дал клятву, и это серьезный вопрос. Информация, которую я собирал в Европе последнюю пару лет, была передана кому-то очень важному и используются для серьёзных целей. Я только что предложил свою отставку, но меня попросили продолжить. Вопрос был поставлен таким образом, что я не смог отказаться от этого. Я не могу сказать тебе больше ничего, а ты никогда не должен давать ни малейшего намека на это".

"Это довольно серьезное дело", – был комментарий отца. – "Ты планируешь отправиться в Германию в военное время?"

– Я буду руководствоваться обстоятельствами. Утечек не было, и я думаю, со мной все будет в порядке.

– Могу ли я спросить, тебе платят за это?

– Мне предложили деньги на расходы, но я сказал, что мне этого не нужно, и я никогда не принимал их. Позволь мне сказать тебе для твоего спокойствия, что я не получаю и не отправляю военную информацию. Я вроде независимого эксперта, Гитлер говорит мне, что он хочет сказать англичанам, французам и нам самим. Я говорю это, и они говорят мне, что ответить, и я отвечаю.

– Так не будет продолжаться, теперь, когда они находятся в состоянии войны, Ланни.

– Я уверен, что ты ошибаешься в этом. Я предполагаю, что они пойдут на прямые разговоры, даже когда они разобьют друг друга в лепёшку. Война когда-нибудь закончится, а между тем, обе стороны будут развивать идеи. У каждой страны есть свои друзья в стране врага, и они не теряют связь. Возможно, у тебя будет что-то, что ты хотел бы сказать Герингу. Ты можешь быть уверен, что у Шнейдера будет что сказать, что Геринг будет рад услышать. Конечно, ты не думаешь, что картели перестанут обсуждать сделки в обе стороны, или, что их посланники будут в опасности!

– Нет, я полагаю, нет, если ты получишь такую поддержку, и если у тебя не будет никаких бумаг, которые могли бы тебя скомпрометировать.

– У меня нет документов, кроме моего паспорта, и тех, относящихся к моему бизнесу с картинами, который служит мне прикрытием. Все остальное я держу в голове, и я никогда не отправлял почтой свои отчёты из Германии.

– Сейчас ты не сможешь отправлять их почтой в Британии или Франции из-за цензуры.

– Все это предусмотрено. Я не могу сказать, как, но ты можешь быть уверен, что ничто никогда не носит мое имя или, что есть что-то, что могло бы идентифицировать меня. Я стараюсь использовать другой вид бумаги и конвертов для каждого отчета, и я никогда не делаю копии и не вожу никаких конвертов или бумаги, подобных тем, которые я использовал при отсылке отчета.

"Все это очень интересно, конечно", – сказал отец. – "Но я имею очень смутное представление об этом, и я не хотел бы вмешиваться в чужие дела".

"Я дал слово, и я должен был его соблюсти", – ответил сын. Он добавил с улыбкой: "Я никогда не делал никаких сообщений о твоём бизнесе или о тебе. Теперь, когда ты работаешь на правительство, мы находимся в одной лодке. Я договорился, что мы оба должны иметь привилегию путешествовать по военным зонам всякий раз, когда мы захотим. Это должно быть оформлено через военное ведомство, чтобы авиационный бизнес послужил моим прикрытием. Если бы распоряжения были бы переданы в Государственный департамент, то это поставило на меня метку как агента правительства, и многие люди узнают об этом. Но если я представляю Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, то этого ожидают немцы и все остальные. Я был уверен, что ты не будешь возражать, чтобы я использовал тебя таким образом. Моя информация действительно будет полезной для тебя, и нет причин, по которым я не могу представлять тебя на переговорах в Лондоне и Париже".

"Я не думаю, что мне это понадобится", – ответил президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. – "Они прибудут ко мне за тем, что они хотят. Но, конечно, путешествуй как мой сын, задавай вопросы и приноси мне любые новости, которые ты получишь. Я всегда полагаюсь на твою осмотрительность".

IV

Ганси и Бесс собирались отправиться в концертное турне, на этот раз по Соединенным Штатам. Европы больше не будет. И как долго, знает только Бог. Ланни поехал, чтобы побыть с ними. Он отвез их в город на концерт в Карнеги-холл. Они сыграли сонату Цезаря Франка, которую Ганси играл под аккомпанемент Ланни в Семи дубах, поместье Эмили Чэттерсворт под Парижем. Бесс слушала её с изумленным видом, и это было началом их стремительной любви. Прошло пятнадцать лет, и они сыграли эту композицию публично несколько сотен раз по их собственным оценкам. Для них она имела тайные смыслы. И Ланни, знавший каждую ноту, знал и все секреты. Это была добрая и, тем не менее, грустная музыка, которая становилась все грустнее.