Жажда

— Почему жители Лунки? Почему? А мы? — захрипел он, словно глотку его раздирали чьи-то когти. — А мы в батраках останемся? Почему? Кто вы такие? Нас едят вши, грызут болезни, даже попа у нас нет. По какому праву? Вы как сыр в масле катаетесь. По какому праву? — повторил он, повернувшись к Спинанциу. — Куда мы пойдем? По миру с протянутой рукой? Будьте вы прокляты! Куда нам идти? Куда? Куда?

Гозару рвал на себе рубаху, в уголках рта показалась пена.

— Куда нам пойти? — продолжал вопить он. — Куда? С детьми… А? К вам в слуги? А? Куда нам деваться с детьми?

Арделяну и Джеордже переглянулись. Оба побелели как мел. Через секунду могла начаться резня. Гозару продолжал кричать, его постолы вытоптали две ямки в мягкой, рыхлой земле.

— Не видать нам земли! Братцы! За мной, моцы!

Моцы не спеша вытащили ножи, одни из-за голенища, другие из-за пояса. Спинанциу отскочил в сторону. В наступившей на мгновение тишине раздался пронзительный крик: «Нет!» — и Гэврилэ Урсу бросился к продолжавшему надрываться Гозару:

— Куда? Куда податься с детьми?

В следующую секунду Арделяну поднял стул и, забравшись на него, крикнул:

— Вы тоже получите землю.

Несколько моцев уже приближались к толпе, выставив вперед ножи.

— Получите землю, — с безнадежным отчаяньем в голосе повторил Арделяну. — Наравне с крестьянами Лунки.

— Куда мы пойдем с детьми? — уже более спокойно выкрикнул, обливаясь потом, Гозару.

— Вас тоже включат в списки, — продолжал Арделяну, но его обычно звонкий голос звучал теперь глухо и растерянно.

Он совершил непростительную ошибку — не ознакомился заранее с местными условиями. А Теодореску? Ссорился с женой, вместо того чтобы…

Моцы остановились.

— Вас включат в списки теперь же, сию минуту, — объяснил Арделяну.

Теперь раздались яростные крики из толпы крестьян. Жители Лунки издавна враждовали с моцами, и одна мысль, что от их наделов отрежут землю для этих пришельцев, вывела их из себя. В воздухе замелькали вилы.

— С какой это стати? Они не нашей волости.

— Нет, так не пойдет!

— Неправильно это!

— Давайте поговорим по-хорошему! — закричала Катица. — Митру Моц, ты председатель, что воды в рог набрал?

Митру, потупившись, смотрел в землю. Джеордже с возмущением повернулся к крестьянам Лунки и увидел лишь их озлобленные взгляды, разинутые рты, поднятые кулаки. В это мгновение он так ненавидел своих односельчан, что способен был выстрелить в них. Та же недостойная, подлая алчность, как у Эмилии.

— Молчать! — крикнул он, но голос его потонул в окружающем шуме.

В мозгу Митру с невероятной быстротой чередовались мысли. Насколько сократится его надел, если горцам тоже дадут землю? Как это отзовется на его жизни и планах — ведь к осени он думал построить дом. Стоявший рядом Джеордже схватил его за плечо.

— Говори, — крикнул он прямо в ухо Митру. — Говори! Слышишь?

Лишь одну секунду черные глаза Митру смогли выдерживать повелительный, пронизывающий взгляд этих серых глаз, потом внутри его что-то оборвалось. Он отряхнулся, как от воды, сбросил с плеча руку Джеордже и повернулся к крестьянам.

— Не стыдно вам? Ненасытные! Если бы не наша коммунистическая партия, кукиш вы бы получили вместо земли. Наша коммунистическая партия дает вам землю, а вы тут шумите. Для партии нашей все люди равны. А ты, Катица, почему морду воротишь? Сейчас в ухо заеду и из комиссии вышвырну. Может, и вправду захотели, чтобы на вас моцы работали? Разве они не такие же мужики! Разве они нам не братья? Не бедняки?

Митру обернулся к Джеордже, чтобы убедиться, правильно ли он говорит, но лицо Теодореску словно окаменело, только скулы играли под кожей. Арделяну тяжело дышал, как после долгого бега.

— Они наши братья, — продолжал Митру. — И над ними измывался барон, как надо мной Клоамбеш. Мы сами виноваты, что не подумали о них. Теперь мы внесем их в списки.

Митру по-военному повернулся на каблуках и, подойдя к Гозару, обнял его. Гозару дрожал всем телом, и Митру показалось, что в горле у него что-то захрипело. Он тут же вырвался из рук Митру и, повернувшись к своим, тихо сказал:

— Пойте!

Моцы затянули «Да здравствует король».

5

На выгоне началась такая сутолока, что ее можно было принять за начавшуюся драку. Все теснились вокруг Митру, который вынул списки, разложил их на стуле и огрызком химического карандаша вписывал туда фамилии моцев. Они подходили один за другим, снимали шапки, истово крестились и, робея, отвечали на вопросы Митру:

— Брад Ион!

— Курз Иоан!

— Курз Петре!

— Аврам Янку!

— Журж Иоан!

Все были неграмотны, и поэтому каждый смачивал языком большой палец, Митру натирал его карандашом и прижимал к бумаге.

В стороне от выгона возвышался большой желтый дом, отделенный от выгона глубоким рвом, заросшим сорняком. Здесь, на краю рва, сидел и плакал Гэврилэ Урсу. Его могли увидеть, но старик не обращал на это внимания. Наконец он успокоился, перестал вздыхать и, подняв глаза, заметил у самого рва Глигора Хахэу. Гэврилэ быстро встал, покраснев от смущения.

— Что-то внутри прихватило, — растерянно пробормотал он.

Глигор не спеша снял шляпу.